А я ходил в зал. Тренажёрный. И выжимал больше всех в своём весе. Так я гасил свою злость на неё. Думал, сделать татушку. Типа, как у парней из качалки.
Даже как-то сказал:
— Слушай, Вит?
Витка, не вынимая изо рта чупа-чупса, промычала:
— Уму!
— Я хочу себе чё-нить набить на бице, — выдал дерзко.
— Где? — наконец-то достав конфету, спросила она.
— Ну, на бицепсе, — сдулся, — Или, может быть, лучше на плече, возле шеи?
— Ты о чём? — озадачилась Витка.
— Я о татушке! — ответил.
Она посмотрела, почти как в тот раз, на выпускном. И вдруг рассмеялась! Конфета в руке затряслась.
— Ты чего? — я обиделся.
— Ну, Шумилов! Так и представляю себе это тату. Основные понятия курса. Экономика должна быть экономной! — принялась сочинять, — Или лучше набей афоризм! Изречения Джона Смита…
— Адам! — вставил я жёстко.
— Чего? — осеклась.
— Его зовут Адам, тупица! — я вырвал конфету из рук и отбросил на пыльный асфальт.
— Ты чего? Обалдел? — возмутилась Виталя. И уязвлено ушла. Я какое-то время стоял, глядя вслед. А затем, не имея понятия, что делать дальше, поплёлся за ней, в направлении дома.
Я стал избегать встреч с Толяном. На что тот обижался! Мне почему-то казалось, что стоит ему посмотреть мне в глаза, как он сразу поймёт. И тот факт, что я трахнул сестрёнку, разрушит нашу дружбу.
Только он объявил:
— Я всё знаю!
— Ты про что? — насторожился я.
— Про тебя и сеструху, — оскалился Толик.
— Толь, я вообще-то хотел тебе всё рассказать…, - начал я виновато.
— Да, брось! Всё нормуль! — двинул он. Да так сильно, что я едва не упал.
— Ты не злишься? — смотрел на него, пытаясь поймать тот момент, когда Толька захочет мне вмазать.
Он втянул носом воздух. Если его сестра, Тоня, была внешностью в мать, то Толян пошёл в папу. Такой же рябой, неказистый, но хваткий. Он был зачинщиком всех приключений в нашей компании. Девчонок кадрил на ура, и курить научился ещё в седьмом классе.
— Мы вообще-то поспорили с ней, как быстро ты сдашься, — он хмыкнул, — Ты денег мне должен! Слабак!
— В смысле? — не понял.
Друг выразительно обнял меня:
— На коромысле! Я ставил, что ты не ходок. А ты в первый же вечер того, — жестом он явственно дал осознать, что именно я совершил.
— И чего? Тебе-то что? Сам поспорил, вот сам и плати, — я ощутил себя девочкой, на которую спорили парни. Прямо как в женском кино!
— Ну, тогда мне придётся придать огласке тот факт, что наш Костик был целочкой, — поделился дружище.
Я ожидал от него чего-то подобного. И уже приготовился дать задний ход! Вдруг мне в голову пришла неожиданно здравая мысль:
— А ты слышал про точку блаженства у баб?
— Это чё за фигня? — сдвинул брови Зарецкий.
Я упоительно выдохнул:
— Это такая фигня, от которой девчонки кончают на раз.
— Да ладно? — недоверчиво выдавил он.
— Отвечаю! — с видом бывалого бросил в ответ.
Зарецкий секунду помедлил, затем изъявил интерес:
— Ну, колись!
— Так и быть, расколюсь, — согласился, — Только чтоб никаких материальных претензий.
Он сощурился, жадная сущность в нём медлила. Но надежда прослыть идеальным любовником всё же взяла своё.
В сентябре Антонина пошла под венец. Я сроду не видывал свадьбы пышнее! Фата и длиннющий подол её платья сияли под Питерским солнцем, как сотня бриллиантов. Погода дарила тепло, бабье лето в разгаре. Жених был на десять лет старше.
Помню, как я подошёл, чтобы поздравить её. Улучил момент, когда её будущий муж разговаривал с кем-то из важных гостей. Тонька утёрла слезу со щеки.
— Вот и всё, мой хороший. Сдаюсь!
— Ты такая красивая, просто слов нет! — покачал головой. В самом деле, сражённый её красотой в тот сентябрьский день.
Она наклонилась ко мне:
— Я желаю тебе найти ту, с кем удастся опробовать это на практике. Всё, чему я научила тебя, понимаешь?
Кивнул, покраснел и ответил:
— А я желаю тебе семейного счастья.
Тоня пихнула меня своим белым букетом, лепесток зацепился за ткань моей водолазки, да так и остался висеть.
— Константин, ты неисправимый романтик! — сказала она напоследок.
В ресторан не пошёл, а уселся на крыше. Почему-то хотелось побыть одному. Помню, как долго взирал на осеннее небо и думал о жизни. А ещё думал, что подарить Виталине? Через пару недель ей исполнилось двадцать. Я не знал, что тот год принесёт в мою жизнь безграничный разлом. Я всего лишь считал в уме деньги, мечтая, какие серёжки куплю ей на сей раз. Ведь серёжки она не посеет!