Я не могла умереть ни за что на свете. От огнестрельного ранения в руку люди не умирают. Это просто глупо. Скорее всего сказалась слишком быстрая потеря крови. Мне приходилось участвовать в донорской программе Красного Креста, так что ощущение было мне знакомо. Ничего страшного. Правда, Уайатт зачем-то вызвал «скорую», и это настораживало. Может, он понимал что-то, чего не понимала я? Например, предполагал разрыв артерии, которая теперь безжалостно извергала мою драгоценную кровь, словно гейзер – горячую воду? На рану я старалась не смотреть, потому что боялась увидеть именно такую картину.
Наконец я все-таки решилась отнять платок от раны и взглянула на него. Платок был весь пропитан кровью.
– Блэр, – тут же отреагировал Бладсуорт, – прижми платок к ране.
Да, похоже, возможность смерти исключить нельзя. Я взвесила свои шансы: лужа крови, шок, «скорая помощь». Картина не слишком радужная.
– Позвони маме, – попросила я. Если мама узнает, что мне было очень плохо, а ее даже не известили, она с ума сойдет от возмущения.
– Обязательно, – ответил Уайатт. Его голос звучал мягко, он старался успокоить и поддержать меня.
– Сейчас же. Она нужна мне прямо сейчас.
– Все будет в порядке, детка. Мы позвоним ей из госпиталя.
Нет, это просто возмутительно! Я лежу на жестком асфальте при смерти и истекаю кровью, а он даже не хочет позвонить маме? Если бы сил было побольше, я бы непременно что-нибудь придумала, но сейчас мне оставалось лишь лежать и испепелять наглеца взглядом – совершенно без толку, так как он все равно на меня не смотрел.
На стоянку въехали две полицейские машины. Сразу стало очень шумно от сирен и светло от фар. Из каждой машины выскочили по два вооруженных офицера. К счастью, сирены замолчали, иначе все просто оглохли бы. Однако вдалеке их вой раздавался со всех сторон, и это означало, что на подмогу несутся и другие полицейские машины.
О Господи, как же вся эта шумиха повредит моему бизнесу! Я попыталась представить, как бы себя чувствовала, если бы купила абонемент в фитнес-центр, в котором за четыре дня произошло два покушения, одно из которых закончилось гибелью жертвы, а второе – еще не известно чем. Как бы я себя чувствовала? Уверенно? Нет. В безопасности? Разумеется, нет. Конечно, если все-таки придется умереть, о бизнесе беспокоиться нечего, но что делать сотрудникам? Они потеряют неплохую работу: зарплата выше средней плюс хороший социальный пакет.
Я представила себе заросшую сорняками парковку, заброшенное здание клуба с разбитыми окнами и провалившейся крышей. Со столбов и деревьев будет жалко свисать желтая полицейская лента, а дети, проходя мимо, будут тыкать пальцами в некогда преуспевающее, а теперь разваливающееся заведение.
– Не смейте, – громко произнесла я, лежа на спине. – Не смейте больше развешивать здесь свою отвратительную желтую ленту. Ни единого дюйма. Достаточно. Больше никакой ленты.
Уайатт в это время что-то говорил приехавшим офицерам, однако на мгновение отвлекся от разговора и взглянул на меня сверху вниз, явно пряча улыбку.
– Я прослежу.
Вот так всегда. Я истекаю кровью, а он улыбается. Улыбается. Необходимо начать составлять новый список его провинностей. Но сначала придется восстановить прежний, конфискованный. Вероломный предатель усыпил мою бдительность с помощью секса, но теперь наконец я в состоянии вновь трезво оценивать ситуацию, так что список займет не меньше двух страниц – разумеется, в том случае, если мне удастся не умереть и записать все объективно.
Во всем виноват он.
– Если бы некий лейтенант послушал меня и вернул машину в пятницу, как я просила, то ничего подобного не произошло бы. Я теряю кровь, одежда бесповоротно испорчена, и виноват в этом только ты.
Уайатт на секунду прервал разговор с полицейскими, но тут же продолжил, словно я и не говорила ничего.
Понятно. Теперь он меня игнорирует.
С собеседниками – двумя офицерами – что-то внезапно произошло: у обоих одновременно случился приступ кашля. Возможно, правда, они просто изо всех сил старались не рассмеяться в лицо начальнику. Это мне тоже совсем не понравилось. Я лежу, истекая кровью, а они смеются? Неужели из всех присутствующих только мне самой не кажется смешным тот факт, что меня пристрелили?
– Некоторые люди, – обратилась я к небесам, – даже не понимают, что не слишком прилично смеяться над тем, кто получил смертельное ранение и с минуты на минуту умрет.
– Ты не получила смертельного ранения и не умрешь, – возразил Уайатт несколько напряженно.
Возможно, он был прав, но разве не стоило проявить великодушие и согласиться? Мне почти хотелось умереть от потери крови, чтобы этому человеку стало стыдно. Но стоила ли игра свеч? Больше того, если я умру, то уже не смогу отомстить за весь нанесенный мне вред и сделать жизнь злодея невыносимой. О подобных мотивах тоже нельзя забывать.
Подъехали еще несколько машин. Я слышала, как Уайатт отдает какие-то распоряжения. Возле меня оказались двое медиков с чемоданчиками первой помощи: молодая темнокожая женщина с заплетенными в мелкие косички волосами и шоколадными глазами, самыми красивыми, какие только мне довелось видеть в жизни, и плотный рыжеволосый мужчина. Они опустились на корточки и с завидной сноровкой принялись за дело: проверили пульс и давление, наложили плотную повязку.
– Я должна съесть печенье, – заявила я.
– Да и мы все не отказались бы, – с пониманием ответила женщина.
– Чтобы поднять уровень сахара в крови, – пояснила я. – Красный Крест всегда дает печенье тем, кто сдает кровь. Неплохо было бы съесть и кусочек шоколада. Да и кола была бы весьма кстати.
– Понятно, – отреагировала медсестра, но ни она сама, ни ее коллега даже не пошевелились, чтобы исполнить мою просьбу. Впрочем, на это имелась уважительная причина: в воскресенье все близлежащие магазины закрыты. А бригады «скорой помощи», видимо, не возят в своих чемоданах печенье и напитки. Очень жаль.
– Неужели ни у кого из этих людей не найдется печенья? – возмутилась я. – Они же копы!
Женщина улыбнулась:
– Вы правы. – Она повернулась к полицейским и громко поинтересовалась: – Эй, у вас там не найдется чего-нибудь сладенького для нашей бригады?
– Сейчас не время есть, – сдержанно заметил рыжий. Мне он не понравился с первого взгляда, несмотря на довольно симпатичную розовую физиономию.
– Почему? Ведь мне не будут делать операцию, правда? – Иных причин для воздержания я просто не знала.
– Это не нам решать. Специалисты посмотрят.
– Нет, операции не потребуется, – успокоила меня шоколадная красавица, а рыжий тут же сердито проворчал:
– Не говори чего не знаешь.
Я понимала его позицию: он явно считал, что напарница слишком вольно обращается с правилами, изложенными в служебной инструкции, и, наверное, был прав. Но в то же время она понимала меня. Мне срочно требовалось утешение, поддержка, и печенье прекрасно справилось бы с задачей и уравняло потерю крови от ранения с донорским мероприятием в Красном Кресте. Если же сладости можно было достать, но мне их просто не давали, это означало, что мое состояние было слишком серьезным.
В эту минуту появился один из полицейских: он смешно, по-утиному пробирался между машинами, хотя больше выстрелов слышно не было, да и трудно было предположить, что мало-мальски соображающий убийца останется на месте преступления, куда сбежалось столько полицейских. Осторожный коп протянул пестрый пакет:
– У меня есть пачка печенья.
Парень выглядел слегка озадаченным, словно не мог взять в толк, зачем это медикам так срочно потребовалась еда и почему они не могут немного подождать.
– Прекрасно, – одобрила медсестра и разорвала обертку.
– Кейша! – попытался остановить ее рыжий.
– О, замолчите! – Я жадно схватила печенье. Откусила и даже нашла в себе силы улыбнуться. – Спасибо. Наверное, теперь буду жить.
Еще три печенья, и голова моя почти перестала кружиться. Я села и снова оперлась спиной о колесо. Это рыжему тоже не понравилось. Но ведь, в конце концов, он заботился о моем благополучии, а потому заслуживал прощения. Через какое-то время я обратила внимание на то, что полицейские ходят уже не смешным утиным шагом, а во весь рост. Это означало, что преступника можно было больше не опасаться.