«Что теперь?» — пробормотал Хант с тревогой.
«Вы не думаете, что это все может быть для нас?» — сказал Дункан.
Но дальше по нижнему маршруту толпа становилась гуще, толкалась, выкрикивала лозунги и блокировала проход, не обращая внимания на гудящие гудки и проклятия пассажиров застрявших автомобилей. Микроавтобусу снова пришлось свернуть, на этот раз в переулок, окруженный магазинами и дверными проемами. Но после еще нескольких зигзагообразных поворотов по лабиринту, в который превращалась та часть города, в которой они сейчас находились, они снова оказались на митинге. На этот раз пробраться было некуда. Перекресток, на котором они остановились, был забит демонстрантами, некоторые несли транспаранты, остальные взялись за руки, чтобы сформировать сплошную фалангу скандирующих рядов. Поток людей сомкнулся вокруг, в то время как другие автомобили, которые следовали за ними, перекрыли любой выход позади.
Дункан встал и с тревогой посмотрел в боковое окно. «Еще одна группа идет по улице, на этот раз зеленые», — пробормотал он.
«Лучше оставаться внутри машины», — произнёс Данчеккер, решительно сжимая портфель на колене.
«Я не уверен», — сказал Дункан. «Мне кажется, что у нас могут возникнуть проблемы с побегом».
Евленцы, очевидно, согласились. Один из них несколько раз ткнул пальцем в сторону, куда ехал автобус. «PAC, туда. Недалеко», — сказал он. «А теперь лучше идите пешком. Это плохие новости».
Хант кивнул. «Пошли». Данчеккер колебался еще секунду, затем согласился.
Они выбрались в толпу. Что именно кричали, было загадкой, поскольку все было на еврейском языке. Один из сопровождающих шел впереди, толкаясь и толкаясь локтями, чтобы протиснуться, а другой замыкал шествие. Но, несмотря на попытки группы держаться вместе, приливы и отливы вокруг них разделяли их. Данчеккер и Сэнди умудрялись держаться поближе к лидеру; но между ними и Хантом образовался разрыв, а затем еще один между Хантом и тем местом, где находился Дункан с другими еврейскими, которых обоих уносило в сторону.
«Туда!» — крикнул тот, что был рядом с Дунканом, указывая поднятой рукой на лестницу на дальней стороне перекрестка, ведущую к системе обзорных галерей и проходов. «Направляйтесь к лестнице…» Он исчез в водовороте людей, и остаток его слов утонул в реве голосов.
Кто-то отступил назад к Ханту и наступил ему на подъем, причинив боль, в то же время размахивая рукой, которая попала Ханту по губам. Хант оттолкнул его. Мужчина столкнулся с другим, и они оба упали. Затем группа людей, толкавших с другой стороны, заставила Ханта растянуться на них обоих.
В этот момент на одном из верхних уровней появилась группа с зелеными полумесяцами на флагах и осыпала марширующих пурпурных листовками, и началось столпотворение. Пока Хант пытался встать на ноги, все вокруг него бросились вперед, словно движимые общим инстинктом. Он поднялся на одно колено и начал выпрямляться, после чего толстая женщина в красно-черном комбинезоне врезалась в него и снова сбила с ног. Она споткнулась и тяжело упала на колени рядом с ним, пронзительно выкрикивая что-то, чего он не понял. Он снова попытался подняться, но она вцепилась ему в воротник, используя его как опору, чтобы подтянуться.
«Слезай, тупая корова!» — крикнул Хант, и в ответ ему раздался поток чего-то, похожего на чужеродную ругань. Он с трудом поднялся на ноги и отчаянно огляделся, но остальные исчезли. Выругавшись про себя, он нырнул в суматоху, нацелившись на лестницу, на которую указали евленцы. Но не успел он пройти и трети пути, как марширующий поток обогнул его и понес к одному из выходов с перекрестка. Какой-то скандирующий мужчина в фиолетовом капюшоне попытался взять его за руки.
«Отпусти меня, тупица», — прорычал Хант, вырываясь.
Другая рука схватила его с другой стороны. Хант попытался вырваться, но хватка оставалась крепкой и настойчивой. «Мне кажется, я слышу другой голос из дома», — прокричал ему в ухо голос. Он звучал по-американски. Хант резко повернул голову и обнаружил, что смотрит на румяное, курносое лицо с короткой седой бородой, глазами, блестящими, как светло-серый лед, и ртом, который не мог сдержать веселого подергивания, даже в таких обстоятельствах. Лицо увенчивала панама с возмутительно желтой лентой в красный и белый горошек. Хант чувствовал, как его подталкивает в направлении течения.