Одно из самых унизительных воспоминаний. К этой женщине мы пришли по направлению от другого издательства. Там, мол, с радостью принимают всех начинающих, всем помогают и ищут авторов. Сложно даже назвать это издательством. Просто маленькое подобие библиотеки, сокрытое в старом здании во дворах, запыленное, богом забытое место, в соседней комнате которого деловито сидит маленькая женщина в очках за немолодым компьютером. Было приятно, как она с воодушевлением стала рассматривать мою рукопись, внимательно вчитываясь в нее. Мы немного поговорили, и она назначила нам встречу через несколько дней. В следующий раз, усадив меня рядом, она стала снова говорить со мной. Вот только то, что я по происхождению грузинка, заинтересовало ее, почему-то, куда больше того, что там у меня написано. В принципе, такое случалось через раз, и это не вызывало удивления. Мне просто хотелось, чтобы она скорее приступила к книге, а когда она это сделала. Мне захотелось, чтобы она скорее замолчала. Я увидела вновь свою же работу, всю исчерченную, выделенную, подчеркнутую.
-У меня тут есть кое-какие замечания…
И после этой фразы полилась полуторачасовая тирада. Мне казалось, что за двести пятьдесят страниц текста она не пропустила ни одной строчки. В каждой находились замечания, неточности. С большинством я была не согласна, но просто сидела, слушала и пыталась сдержаться. Каждое «неуместное» слово она поясняла мне, как маленькому ребенку, с таким насмешливым взглядом, и не думая остановиться. Ей казалось неправильным почти все, почти весь мой текст. Один раз я возразила ей, что «писатель на то и писатель, чтобы выражать свои мысли в той манере, в какой ему вздумается. А читателю либо понравится, либо нет. Если же это такой текст, который написан по правилам, одной вам известным, речь уже не о художественной литературе и самовыражении». Женщина мило рассмеялась мне в лицо. А потом она нашла абзац об описании погоды и очень долго, непомерно долго критиковала его. Я не выдержала на фразе: «Ты пишешь, будто не природу описываешь, а отчет синоптика даешь». Ручьи стыда и злобы прокатились по моим щекам, как всякий раз, когда сдержать себя не доставало сил. Есть очень сильные люди, они всегда держат спину, всегда улыбаются, и даже смерть не заденет их. А есть другие. Я сутулюсь, принимаю все близко к сердцу и рыдаю по поводу и без. Я слабая. Тогда просто выхватила свою рукопись, встала и, утирая слезу, выбежала оттуда. Лицо женщины скривило удивление и досада. Она даже бросилась утешать меня, явно не ожидая такой реакции. Я с силой оттолкнула ее. Бежала домой два квартала, ненавидя себя, ненавидя ее, свою мягкотелость, нерешительность и нетерпимость к любой критике. Откуда мне было тогда знать, что только так. И никак иначе и поступают с писателями, что не берут тебя на все готовое, что твой текст может быть неидеален?
После того раза по издательствам я больше не бегала. Зато явно оставила яркое воспоминание о себе у одного одесского издателя… или редактора… ну, или кем там она была. Стыдно немного, но вспоминаю все с улыбкой. Какие мы проблемные – подростки. И, опять-таки, в большой мир писательства в тот раз я не вырвалась. Зато родилась другая, совсем иного рода книга, которая стала моей любимицей. Завершила ее и отправила на пробу подруге, чуть ли не единственной, кто неизменно верил в мое большое будущее на этом поприще. А на следующий день рождения она преподнесла мне небольшой презент. Мои книги, с ее легкой руки, оказались в сети, откуда вы, вероятно, читаете и эту. Все-таки, как бы не порицали нас, любителей виртуальной жизни, а мы знаем, что мы тут ищем. Пожалуй, все слышали фразы о том, как люди стали общаться меньше и хуже, стали более закрытыми, закомплексоваными, злыми, перестали делать поступки и все эти ужасы из-за интернета. Чушь собачья. Хотела бы я посмотреть на, как сотню другую лет назад люди все так же ждали бы ответа на письма месяцами, будь у них ноутбук под рукой. Наверное, это лишь извечный человеческий страх перед неизвестным и новым. Хотя, да, конечно, разве ж старушку сеть можно назвать новинкой?
А я веду к тому, что спустя несколько месяцев после мне ответило одно из многих издательств, которым я обращалась в электронной форме. Им оказался один из издательских домов Киева, с радостью предложивший мне выкупить мою вторую рукопись, так как она заинтересовала их больше всего и, так как они могли себе это позволить. Естественно, со скромным процентом от продаж. Признаться, меня порядком удивило такое предложение. Все, что раньше отвечали мне издательства – это кругленькие счета или вежливые отказы. А тут вдруг такое. Так как терять было нечего, мы быстренько подписали договор. Вот и сиди теперь, пиши им книженции за такую щедрость. Так и выглядел мой первый настоящий успех. Я смотрю на это, как на что-то простое, что было, по большому счету, закономерным, учитывая, сколько раз я пыталась. Тем более, ничего похожего на славу или существенный заработок пока нет. Но меня читают, даже издали, я пишу, и, подумать только, так вот незаметно осуществилась моя мечта. Странно, как слепы мы иногда и как долго нам требуется времени, чтобы, оглянувшись, понять, что наши желания исполнились.
Да, и это все началось от одной простой идеи, посетившей меня вечером в очередной съемной квартире. Вот почему она принесла мне одну из величайших радостей жизни – умение обликать мысль в слово.
Подбираясь к третьему событию, имевшему начало здесь, нужно отметить, что его тяжело собрать в несколько страниц. Оно – вся суть этой истории, то, ради чего и расписывалось вступление. И это – знакомство с Джеком. С настоящим. Попрошу вас на время отложить в дальний угол своей памяти моего мужа, о ком вы узнали в самом начале, до лучших времен. И вот теперь можно прибегнуть к повествованию о настоящем Джеке.
Мне было семнадцать, когда в мою размеренную, заполненную своими заботами, радостями и горестями жизнь постучался парень с забавным именем Джек. Семнадцатый год в жизни каждого человека по-настоящему особенный год. Наверное, самый любимый и красивый год. Для меня он именно такой. Тот год, когда твое тело, пройдя все жутчайшие метаморфозы, наконец приобрело свой относительно постоянный вид, с которым ты будешь идти по жизни следующие лет пять до новых изменений. Вдруг тебе начинает нравиться собственное отражение, вещи становятся по фигуре. Более того, из неоткуда вдруг появляется та самая фигура. Неожиданно, ты начинаешь адекватно вести себя с противоположным полом (и не надо вот тут говорить, что у вас и в двенадцать все было с этим нормально, вы просто не видели себя со стороны). Как-то надоедают разом все праздники, деньги становятся нужнее подарков, на глазах седеют родители, а поездки к бабушке становятся дороже посиделок с друзьями. В семнадцать перестает заботить школа, а оценки там, тем не менее, становятся лучше. На тебя все меньше кричат взрослые, а ты сама кричишь все больше. Так подло все, кто младше десяти обращаются к тебе на вы. Интриги интересуют все меньше, сладкое начинает портить форму все быстрее. Как-то скучно становится смотреть мультики, зато находишь больше нового в политических передачах. Вдруг начинаешь отказывать большинству ухажеров, а на глупые вопросы из серии «Почему одна?» устало улыбаешься. И только близким можешь часами рассказывать о том, как больше стало проблем, какими заметными они стали, как над ними насмехаются родители: «В твои-то годы…». Только редким людям начинаешь звонить поздней ночью - поплакаться, только единицам будешь объяснять, что запуталась, что они слишком давят на тебя, что ты, в конце концов, только и ждешь возможности уехать отсюда, что ты не готова к этому, что ты боишься. В семнадцать надоедают шумные гуляния, а запоминаются случайные, тихие встречи в парке. Ты все чаще вспоминаешь детство, все реже дурачишься, все больше грустишь. Ты уже давно позволяешь себе лишнего, а глядя на свое фото, где еще малыш, думаешь, что становишься таким или такой, какой боялась стать, каких не понимала. Только в семнадцать лет начинаешь понимать, что времени может и не хватить, что мысленно, перебирая планы, начинаешь заикаться на «Когда вырасту». И только в этом возрасте вещи меняют свою форму. Моменты становятся дороже, а прошедшие дни уже кажутся слишком далекими. Радостей становится больше, потому что видеться они начинают в мелочах. Общественное мнение становится неважным, хоть это общество и ждет от тебя многого. Спать хочется все больше, а пробовать готовить все меньше. Такое оно, семнадцатилетние. И, безусловно, именно в этот год, в его начале, появляется некто. Некто, кто впервые испортит тебя, кто впервые сможет задеть за живое. Тот, за кем захочется бегать самой. Твоя первая любовь.