"А в какое же время я пойду? - неожиданно вставал новый вопрос. Соберется толпа, увидит Кузнецов - и все... В тихий час!" - осенило Сергея.
Когда он вышел за дверь, первое, что поразило его и заставило остановиться, - это необыкновенная длина больничного коридора. Узкий, безлюдный, он тянулся куда-то в глубь здания, и казалось, ему нет конца.
"Неужели до той двери семьдесят шагов?" - ужаснулся Сергей, робко делая первый шаг.
Заканчивая семнадцатый, Сергей увидел людей в дальнем конце коридора. Их было четверо. Они медленно двигались к нему навстречу, наклонив головы друг к другу, тяжело приседая на ноги. Взглянув ниже, Сергей заметил в их руках носилки, покрытые белым.
"Больных так не носят! - с непонятным страхом подумал он. - Чего я боюсь?" - резко, как внезапный выстрел в тишине, ударила мысль. От нее закружилось в голове, тошнотворно засосало под ложечкой.
В следующее мгновение Сергей увидел дверь, к которой шел. Она была настежь распахнута.
- Кто умер? - дрогнувшим голосом спросил Сергей поравнявшихся с ним людей.
- Ларин, - гулко ответил санитар.
Коридор в глазах Сергея качнулся, словно ящик, неосторожно задетый чем-то тяжелым, и, дрожа, замер.
- Стойте! - вскрикнул Сергей. - Куда вы его?..
- Все мы смертны, сынок, - спокойно сказал человек.
Егорыч лежал на носилках с высоко поднятым вверх подбородком, и на желтом морщинистом лице его застыло беспокойное, как вся прожитая им жизнь, выражение. Пепельно-белыми иголками торчали кусты бровей и, казалось, еще жили, бессмысленно утверждая никогда не существовавшую жестокость характера.
- Егорыч! - охнул Сергей и, цепляясь подбородком за скользкую, холодную стену, медленно осел на пол.
16
И в эту ночь Сергей не уснул.
Вся собственная жизнь его шаг за шагом, событие за событием прошла перед глазами, настойчиво требуя для себя новой, более емкой оценки. Поведение, поступки, мысли Его-рыча, на которые Сергей взглянул теперь с иной стороны, становились для него ярким эталоном, с которым он сравнивал свое поведение, свои мысли и свои поступки.
Когда забрезжил рассвет, Сергей с трудом оторвав от подушки голову, поднялся на ноги и, превозмогая боль, начал ходить по палате.
"Никакого послабления себе! Никакого! Каждый день при-" бавлять по пятьдесят шагов!" - тоном непререкаемого приказа твердил он себе.
Утром, войдя в палату, Таня увидела Сережку лежащим на полу без сознания.
- Три дня постельного режима, - распорядился прибежавший сюда Григорий Васильевич. - Полный покой! Извини нас, - обратился он к Тане, недосмотрели мы за ним в твое отсутствие. Он вышел вчера в коридор и встретил там Его-рыча... словом, тело его...
Таня широко раскрыла глаза, хотела что-то сказать и не смогла.
- Нет больше Егорыча, - сказал Кузнецов и вышел.
Опасения Григория Васильевича о возможных последствиях нервного потрясения, к счастью, не оправдались. Молодой организм поправлялся, быстро набирая силы. К вечеру Сергей был уже на ногах, продолжая тренировку в ходьбе. И никакая сила не могла остановить его желание скорее стать на ноги, вырваться из опостылевшего плена неподвижности.
Все чаще и чаще Сергей и Таня заводили разговор о предстоящей выписке из больницы. Каким он будет, этот день? Что ожидает их там, за высокими воротами больницы? Эти вопросы, как и множество других, пугали своей неясностью, торопили. Хотелось скорее домой, хотя оба не представляли себе, какие огорчения и радости принесет им жизнь дома.
И с больницей, к которой привыкли, было трудно расставаться. Все в ней стало удобным и привычным в его новом положении. На эту половицу он впервые ступил йогами. Вот там упал. А та трещинка на потолке? Она много знает. Человек лежит на спине, сдерживает стоны, а пальцы ампутированных рук его горят, словно их жгут каленым железом. В эту дверь каждое утро входит Григорий Васильевич, улыбается и неизменно спрашивает: "Как спалось?" Потом по очереди в нее заглядывают,пришедшие на дежурство и уходящие домой няни, сестры, приветливо машут рукой, здороваясь, или с улыбкой кивают головой, прощаясь. А что будет там? Что? Как встретят на улице незнакомые люди? Будут смотреть с жалостью и любопытством...
В субботу приехали Рафик Мамедов и Николай Гончаров, Ввалились в палату шумные, взбудораженные.
- Сережка, чертяка ты эдакий! - бухнул с порога Николай. - Детищу-то твоему, комсомольской бригаде, коммунистическую присвоили!
- Ну-у-у... - приподнял голову с подушки Сергей. - Вот здорово!
- Ребята именинниками ходят! Ног под собой не чувствуют! - заспешил Мамедов. - Кодекс пишут, завтра к тебе нагрянут - клятву какую-то придумали.
- Коля, набрось на меня пижаму. - Сергей сел, свесил ноги. - Клятву, говоришь? А нельзя ли без показухи? Зачем она? Разве в ребятах кто сомневается?
- Ну, Сережка, они же тебя отцом крестным считают. Ты для них... Да что там для них, для всех нас пример! Понимаешь?
- Не надо об этом, Коля.
- Нет, надо! - рубанул ладонью воздух Рафик. - В жизни знаешь как бывает! К амбразуре всегда есть две дороги - вперед и назад. Не все выбирают первую. А надо, чтоб все! Понимаешь! Все!
- А ты сам разве избрал бы вторую? - спросил Сергей.
- Н-не знаю... Раньше не знал, теперь знаю.
- Чего там... не знаю, знаю... Окажись тогда на моем месте и ты и Николай, вы просто забыли бы, что он есть, этот второй путь.
- На "пять-бис" загорелась лента транспортера, - медленно заговорил Гончаров. - Моторист, пацан девятнадцати лет, школу только окончил, испугался и убежал. Стоило ему встать, нажать кнопку и пригоршней воды погасить огонь... без малейшего риска для себя. Четверо шахтеров вернулись бы в тот день к своим семьям. А они не вернулись. Потому что тот, один, сбежал.
- Не может быть, - со страхом проговорил Сергей. - Как же он жить-то будет?
- А как живут предатели?
- Хватит об этом, - предложил Николай. - Рафик вон прячет превосходнейшее шампанское. Отметим, что ли, успех твоих крестников? Тебе можно, Сереж?
- Если б покрепче чего-нибудь...
- Коньяку хочешь? Я мигом!..
- Нет, Коля, я пошутил. От крепкого я плакать стану...
- Не дури, Сережка. Все страшное позади. Скоро домой. Там тебе такую квартиру отгрохали!..
- Ребята, я не вернусь на шахту.
- Как?.. Ты что, Сережа?.. Ты понимаешь, что говоришь?!
- К сожалению, слишком ясно...
- Нет, Рафик, ты послушай, что он надумал! Ты это сам или кто подсказал? Не пущу! - Николай вскочил со стула, расставил перед Сергеем руки, словно тот сейчас же, сию минуту, собрался бежать куда-то. Потом сел, притих на минуту, удивленными глазами уставился на Сергея. - Сережа, я ничего не понимаю, Ты обиделся? Тут же твои друзья, твоя шахта. Понимаешь твоя! За нее, за нас ты... - Гончаров снова вскочил, потряс руками, - кровь свою отдал, вот эти... чтоб жила она, мы жили! Нет, ты пошутил. Ну, скажи пошутил?
Сергей молчал.
- Рафик, что ты сидишь как истукан! Скажи ему что-нибудь!
- Не надо кричать, Коля. Мне не до шуток. На шахту я не вернусь.
- Может, ты скажешь почему? - тихо спросил Рафик.
- Наверное, я не прав. Не знаю... Можете осуждать меня. А как мне жить, когда загудит шахтная сирена и вы пойдете на смену? Куда я спрячу свое сердце?..
- Чудак ты, Сережка! - улыбнулся Николай. - Не останешься без дела. Найдем... Поможем...
- Вот именно - найдете, поможете... И в ущерб своим делам будете нянчиться со мной. Вы сильные, но и в ваших глазах я вижу иногда жалость... Даже сейчас, после всего, "то я сказал, никто не вскочил и не надавал мне по морде... И право на пощечину себе я должен буду вновь отвоевывать... сам... всей жизнью. Чтоб как равного... сплеча...
Мамедов встал, прошелся по палате.
- Ты жесток к себе, Сережка.
- У меня было время обдумать свое решение. Я простился с шахтой. Поверьте - рвать сердце нелегко, но... на шахту я не вернусь...