Но мы сказали, что запаслись и готовы угостить и ее. К чаепитию пригласили нас в сад под дерево, и мы, умывшись во дворе, расположились здесь. Но в это время в аллейке перед строем подсолнухов и кустов сирени показался наш попутчик, Сережа Панков.
Было видно, что он еще не успел побывать дома: дорожная пыль лежала на его лице, а в руках все еще был маленький баул, с которым он совершал свое путешествие.
— Товарищ! Простите! Извините! — в крайнем замешательстве обратился он к Шумилову. — Позвольте мне на минуту вашу газетку. Которую вы в вагоне читали. У нас ее еще не доставили.
Шумилов вытащил из кармана смятую газету.
— Вот! — в совершенном неистовстве закричал Сережа, ткнув пальцем в «Происшествия».
— Вот!.. Покончил жизнь самоубийством учитель Дмитрий Салаев... Да? Да? А я его только что встретил. На улице. Идет. И хоть бы хны!
Шумилов взглянул на меня.
Взгляд этот говорил: «Мы имели убитого, но не имели убийцы. Теперь мы не имеем и убитого».
Шумилов потушил недокуренную папиросу и сказал обычным своим тоном:
— Бывает, Сережа. Бывает.
Мы встретили Дмитрия Салаева недалеко от школы номер два, где он преподавал. Молодой учитель действительно был жив-живехонек. Он шел под руку с красивой дивчиной, видимо, своей сослуживицей, судя по тому, что они громко обменивались мнениями о школьных делах.
Мы последовали за молодыми людьми. Салаев расстался со своей спутницей на перекрестке и, не торопясь, пошел дальше один, насвистывая и беззаботно помахивая портфелем. Глядя на его ладную фигуру и круглое, добродушное лицо, я подумала, что ученики должны его любить, и, вероятно, он никак не походит на неприятных «шкрабов», борьбу с которыми мы проводили в свои, совсем еще недалекие школьные годы.
Мы догнали Салаева на узкой аллейке тенистого сада. Наверное, до революции это было частное владение какого-нибудь местного «туза», потому что неподалеку стоял дом совершенно помещичьего вида.
Теперь сад стал достоянием города, на дорожках бегали дети с самодельными обручами из ободьев бочек.
Шумилов остановил молодого человека и произнес свое «петушиное слово»: «Я — народный следователь... Моя помощница...»
Учитель удивился, пожалуй, даже растерялся:
— Вот уж никогда не имел дела с такими должностными лицами, — пробормотал он.
— Где бы мы могли поговорить с вами? — спросил Иона Петрович.
— У меня, если хотите. Только у нас народу в квартире много.
— Нет, это не подойдет. Может быть, есть тут у вас какая-нибудь столовая?
— Да вот за углом пивная, — нерешительно предложил учитель.
— Чудесно!
Мы двинулись.
За углом действительно останавливала внимание прохожего небесно-голубого цвета вывеска, гласившая: «Свидание друзей». Под этой надписью была другая, так сказать, разъясняющая: «Пивное зало».
Шумилов рассмеялся и переступил порог. «Свидание друзей» проходило бурно. Кругом стоял такой шум, что, разделенные всего лишь узким столиком, мы едва слышали друг друга. Про себя я назвала это место «таверной» и, приглядываясь к окружающим, искала на них следы бурной и — я надеялась! — преступной жизни. Но народ кругом был самый будничный. Кто-то кого-то уговаривал «выпить еще стакашку», кто-то кому-то грозил дать по шее, за дальним столиком азартно резались в «очко», и к тому же на окне в клетках пронзительно заливались канарейки.
Шумилов чувствовал себя здесь как дома.
— В такой кутерьме как раз и можно поговорить! — заметил он. — Каждый занят самим собой.
Учитель, наоборот, стесненно поглядывал вокруг. Нам подали пива и закуску: соленые сушки, соленый горох и, конечно, воблу.
Шумилов извинился за внезапное и непрошеное знакомство и приступил к делу.
В результате длинного разговора мы выяснили, что личное дело, имеющееся в губоно, действительно его, Салаева, личное дело и анкета заполнялась им именно в означенный на ней срок.
Он действительно родился в селе Воронки Н-ского уезда. Но метрики у него нет, и ему никогда не приходило в голову получать ее. «Я комсомолец, дел с попами иметь не желаю. Да и зачем мне метрика?» — сказал учитель.
Его отец, Иван Салаев действительно был крестьянином-бедняком и недавно умер в той же деревне Воронки. На солдатской службе он не служил. А вот брат его, дядя Дмитрия, тот служил. И дослужился до каких-то чинов, поскольку был с образованием; учился на деньги какого-то купца-филантропа.
— А какова дальнейшая судьба вашего дяди? — спросил Шумилов.
Учитель вздохнул:
— А дальнейшая судьба его такая: служил в белой армии, с беляками отступил в Крым. А что дальше, не знаем. Может, и за границу попал. Это я от отца слышал. Сам я дядьку этого и в глаза не видел.