— Сегодня утром вы так не думали.
— Воодушевленные, это несомненно, — продолжает трактирщик. — Несколько грубоваты, конечно, не отрицаю. Но хорошие, честные эйры в сердце своем. Привели с собой в гостиницу свои пентады — обычай на последний вечер, будь они благословенны. С тех пор пиво течет безостановочно, и серебро тоже. Идите к ним, молодой человек. Веселитесь с ними.
— Мне сейчас не до веселья.
— Ну, что это за разговор! — Яркий гребень Голубя взмывает вверх, сверкают и звенят серебряные цепочки. — Вы поссорились? Сейчас не время лелеять вражду, юный Чеглок. Паломничество — дело неверное. Кто знает, увидитесь ли вы снова?
— Для меня паломничества не будет, мастер Голубь. — Он не намеревался сознаваться в своем позоре, но слово вырвалось. — В этом году.
— Не будет?
Голубь моргает, на изможденном лице — маска недоумения. Даже шахт за конторкой поднимает голову и что-то замечает про себя.
— Это какая-то ошибка, — объясняет Чеглок. — Оказалось, что Испытание я все-таки не прошел.
Лицо у Голубя становится свирепым, хотя голос ласковый, как и рука, ложащаяся Чеглоку на плечо.
— Милый мой мальчик, с чего ты это взял?
— Мне сказал Святой Метатель. После трехкратного вопрошания богов.
Кустистые брови Голубя поднимаются вверх.
— Трехкратного? И что же изволил сказать тебе Его Случайность? Точные слова, если припомнишь.
— Я их отлично помню, такое не забывается, мастер Голубь. Он сказал, что для меня у Врат Паломничества ничего нет.
— И ты предположил…
— Что тут предполагать? Ясно, как день.
— Ясно? Эти Шансом проклятые жрецы своими таинственными замечаниями приносят больше вреда, чем пользы. Похоже, они темнят с каким-то злобным удовольствием. Ты не провалил Испытание, юный Чеглок. Твоя пентада здесь.
Тут уж наступает черед Чеглока разинуть рот.
— Н-но как?..
— Дербник и Кобчик с ними столкнулись у ворот и пригласили их на вечеринку, решив, что ты рано или поздно вернешься. Но не надо верить мне на слово. — Улыбаясь, Голубь показывает на дверь общего зала. — Пойди и убедись сам.
— Он мне сказал вернуться, — лепечет Чеглок, чувствуя, что не то чтобы вышел из дурного сна, а скорее попал в хороший.
— Я как раз об этом. Загадочно почти до полной непонятности. Почему бы хоть иногда не говорить прямо — разве это так уж много?
Но Чеглок уже на полпути в общий зал. Когда он туда врывается, голос Дербника прорезает шум:
— Вундеркинд идет! Чег, сюда!
Зал забит плотно, воздух насыщен ароматами табака и марихуаны. Тучи дыма застилают свет от люменов и свечей. С блуждающей улыбкой Чеглок пробивается к группе столов в глубине зала, где сидят, как короли в окружении двора из всех пяти рас, Дербник и Кобчик. Все глаза не отрываются от Чеглока. Глядя на компанию и гадая, какие лица — из его пентады, он узнает шахта, что влез в спор с той стервой-тельпицей. Этот тип, не снявший свои непроницаемые темные очки даже в дымных сумерках общего зала, столь же удивлен, увидев Чеглока, но быстро приходит в себя и разражается хохотом.
Тем временем Дербник берет на гитаре торжественный аккорд.
— Господа, позвольте представить вам очень запоздалого — то есть очень давнего — нашего друга, Чеглока из Вафтинга!
Среди взрывов смеха, громкого свиста и приветственных криков поднимаются стаканы. Чеглок, вспыхнув, отвешивает клоунский поклон.
— Господа, товарищи мои паломники! — кричит он. — По правилам я, как последний появившийся из своей пентады, должен был бы поставить выпивку всем своим товарищам. Но я не намереваюсь чтить этот обычай!
Хор возмущенных выкриков и презрительного свиста. Он уклоняется от града арахиса, горящего, как миниатюрные кометы, брошенные руками салмандеров. Дербник и Кобчик смотрят на него как на безумца.
Но пока не успели бросить ничего потяжелее, он шуршит крыльями и делает успокаивающий жест руками.
— Нет, я так, Шанс меня побери, счастлив, что ставлю выпивку всем! Да, всем — следующая выпивка за мой счет!
Приветственные клики на весь зал. Чеглока окружают восторженные мьюты, хлопают по спине, суют сигареты и косяки. В руке у него оказывается кружка холодного эля, и Чеглок с наслаждением выпивает ее. Его опоздание будет если не забыто, то прощено, и он уверен, что родители его поймут и, как бы ни ворчали, ему дадут деньги на оплату счета.
Тут до него доходит, что Скопа и Сапсан сейчас чертовски волнуются: они ожидали увидеть его на площади Паломников, и уж наверняка попросили у Дербника и Кобчика объяснений его отсутствия. Он вытягивает шею, стараясь разглядеть их в плавающем дыму, и с облегчением обнаруживает, что их здесь нет. Наверное, друзья успокоили их какой-нибудь убедительной историей, прикрыв ему задницу, как делали несчетное количество раз много лет подряд. Старые добрые друзья Дербник и Кобчик! Крылатые товарищи, лучшие в мире.