— Моряна сейчас смотрит. Фена тоже здорово покорежило.
— Он салмандер крепкий, выкарабкается. Чего не могу сказать об этих нормалах. Жаль, ты мне одного не оставил, Чег.
— Не моя работа. Они сами себя взорвали.
Халц хмыкает, тряся головой:
— Мудаки тронутые. Если так хотят умереть, какого бы Шанса им не истребить себя дома, не задавая нам хлопот?
— Когда я начну понимать нормалов, я тебе скажу.
— А они точно не притворяются?
Чеглок мрачно улыбается, вспоминая сетевое видение их внутренностей.
— Мертвы надежно.
— Эти гады хотели меня закопать. Отплачу им услугой за услугу.
Чеглок не успевает ответить, как Халцедон топает ногой. Земля начинает дрожать, у его ног появляется трещина. Чеглок распахивает крылья, видя, как она идет к нормалам, расширяясь на ходу. В щель летят камешки, льются потоки грязи. Потом под нормалами расступается земля и проглатывает тела. Еще секунда — и щель закрылась. Даже следа не осталось от нормалов — и от трещины, что их сожрала.
И, указывает Мицар, от любых улик.
— Халц, Шанс тебя побери! — кричит Чеглок, раздувая гребень. — Какого черта ты это сделал?
— Если они и не были мертвы, то мертвы сейчас.
— Ага, и Пол теперь не посмотрит их барахло!
Улыбка Халцедона меркнет.
— Кажись, занесло меня. Виноват.
Стандартная оперативная процедура в паломничестве: тельп проводит с помощью Сети исследование псибертронной брони, сетевых аксессуаров и антехов убитых нормалов, пока селкомы и вирусы не успели их разрушить. Добыча может быть использована тельпами или выменяна у других пентад и изгнанников на еду и снаряжение, или даже продана с приличной прибылью Коллегии или богатым частным коллекционерам по возвращении в Содружество. Конечно, вопрос спорный, вспоминает Чеглок, поскольку паломничество закончено. Но Халцедон этого не знает.
Или знает?
Подозреваю, что очень скоро мы это выясним, звучит голос Мицара.
Чеглок трясет головой, будто пытается вытряхнуть тельпа. Черт побери, Халцедон ему нравится! Он не хочет, чтобы шпионом оказался шахт. Но Мицар правильно ему напомнил: не важно, чего он хочет.
— Ладно, проехали, Халц, — говорит он. — Никто из нас не покрыл себя славой. Влетели в засаду с закрытыми глазами!
— Мы выжили, Чег! — Шахт хлопает его по плечу, и Чеглок растягивается на земле. — Сделали свой спасительный бросок, да? И это больше, чем можно сказать вот о них! И научились кое-чему. В следующий раз мы такой ошибки не повторим.
— Ага, — сердито глядит на него Чеглок. — Новых наделаем.
Если, думает он, следующий раз будет.
Мицар для разнообразия молчит.
— Что я в тебе люблю, Чег, так это то, что ты всегда видишь хорошую сторону! — смеется Халцедон. — Пойдем, мой мрачный друг. Я посмотрю, как там Феникс, а ты проверь, что с Полярис и что делает Моряна.
Полярис лежит, вытянувшись на земле под хилым прикрытием полурассыпавшейся стены, и лоб у нее замотан окровавленным бинтом. Ее лицо — точнее, та половина, что не в тени, — блестит страшной бледностью в свете воткнутого в рыхлую землю люмена. Моряна, присевшая рядом, псионической силой прикрыла их обеих от дождя, создав пузырь сухого пространства, куда входит Чеглок. Она глядит на него, темные глаза сияют, ленты весенней зелени и розового румянца пульсируют на шее и плечах, и она подносит палец к губам, призывая к молчанию. Он быстро и неуклюже опускается рядом, обнимает ее, тело его трепещет от взрыва эмоций. Она тоже обнимает его с силой, обычно приберегаемой для момента уединения. О Шанс, если с ней что-нибудь случится, он…
Но что-то уже случилось. Неизвестный вирус уже действует у нее внутри, у них всех внутри…
И вдруг он плачет, стыдясь слез и не в силах остановиться, он знает, что Мицар смакует все его чувства — наплевать; Моряна держит его крепче, прижимает лицом к теплой впадине своей шеи и плеча и тихо шепчет ему на ухо:
— Ну-ну, тихо, мой эйр. Что такое? Я невредима, и Пол тоже не сильно ранена.
Действительно Мицар заставил ее соединить с ним палатки? Это он с помощью своей псионики наложил на ее сердце принуждение, легкое, как поцелуй мотылька, и все же неотразимое, неодолимое? Она — его награда за помощь Коллегии?
Ему хочется верить, что Мицар солгал, что риск псионического принуждения Моряны был бы слишком велик, но уверенности нет. Он не может выполоть сомнение, посеянное столь искусно и злобно. Потому что знает: ничего особенного он не представляет собой. И Моряны он не заслуживает. Почему же тогда она выбрала его одного? У него чувство, что его обгадили. Но хуже, куда хуже — та рана, что Мицар нанес ей, и оттого, что Моряна про нее не знает, рана не становится менее серьезной, а его собственная вина — менее тяжкой оттого, что он сам не знал ничего до сих пор. Он высвобождается из объятий, резко подавляя слезы.