В машинном отделении кондуктор Горшков взъелся на моторного квартирмейстера 1 статьи Павла Бордюгова, вестового Несвитаева:
— Почто давеча масло в циркуляшке не проверил? Внушал я тебе? Видно, креста на тебе нет.
— Крест не обязательно, — возражает тот, — лишь бы бог в душе был.
— В душе, говоришь? Ну погоди, возвернемся с морей, ужо я тебе организую в бога душу!
Кондуктор последнюю фразу шепчет яростно, но воровато озирается и осеняет рот крестным знамением: ругань, божба на военном судне, тем более на лодке — ни-ни!
Сверху, в круглом проеме входного люка черным лаком сверкнули модные узконосые, на низком каблуке, штиблеты, и сам капитан-лейтенант Белкин явился в лодке — щеголеватый, с лихо закрученными вверх усами. Глянул из-под короткого нахимовского козырька фуражки искристо и шало, бодро спросил:
— Ну что, водяные черти, нырнем?
Встретился с нехорошим взглядом инженера Несвитаева, нимало не смущаясь, добавил:
— Представляешь, Алеша, нас в городе, оказывается, вот уже неделю, как зовут водяными чертями. И почему? Недавно у вокзала, за ночлежкой некоего Кассиди, нашли убитую девицу. Так одна бабка на базаре заявила: дело рук водяных чертей с самотопа-нырялки. И весьма убедительно аргументировала обвинение: какой, мол, порядочный человек полезет под воду — только головорез отчается на такое! И весь город подхватил: «водяные черти».
Завотрядом говорил пустяки, а сам выжидающе глядел на инженера.
— Николай Михайлович, нельзя с такой неисправностью погружаться, — честно сказал Несвитаев.
— Все то, что гибель нам сулит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья, — небрежно обронил Белкин. — По местам стоять, со швартовых сниматься!
Отдав команду на выход в море, Завотрядом направился в корму к матросам, — невозмутимый, самоуверенный. Но кто-кто, а Несвитаев знал: на душе у Николая Михайловича сейчас скверно.
«Лосось» никак не хотел уходить под воду. Весь водяной балласт принят, но лодка словно зацепилась горбом рубки за свод моря. А море сегодня красивое на редкость, будто не декабрь стоит, а ранняя осень — не шелохнется густо-синяя пелена его. С катера-отметчика и неуклюжего киллектора-спасателя (черти его по воле Вирена принесли!) десятки пар глаз с любопытством и тайным, может быть, злорадством следят за тщетными попытками водяных чертей нырнуть. Смехота! Выпуклый глаз перископа затравленно озирается по сторонам, порою в его зрачке яростно вспыхивает пойманный солнечный зайчик.
— Ну что, лавровенчанные, погрузимся мы нынче, или нет?
В голосе самолюбивого Белкина — вибрация туго натянутой струны.
Андреев, командир лодки, молчит. Несвитаев зло шлепнул перчаткой по гильзе «минимакса», огнетушителя.
— Я же предлагал, Николай Михайлович, бросить дополнительно в трюм тонну чугунок: черноморская вода гораздо плотнее балтийской.
— Тэ-экс, — Белкин задвигал желваками скул, — принимать воду в трюм!
— Николай Михайлович! — взмолился Андреев. — Принимать воду в трюм!
И черноморская вода, объявшая тело «Лосося», утробно урча, ворвалась в него через открывшийся кингстон. Стрелка глубиномера дрогнула и медленно поползла вверх: полсажени... сажень... Море сомкнулось над субмариной.
— Стоп принимать, — скомандовал Несвитаев. Из трюма слышалось пыхтение матроса, закрывающего кингстон, но урчание воды не прекращалось, усиливалось.
— Стоп принимать! Закрыть кингстон! — почти в унисон крикнули три офицера.
— Не закры-ыва-ется! — донесся снизу натужный голос трюмного машиниста.
Лодка быстро погружалась. Врывающаяся в нее вода уже не урчала, она шипела, грозно гудела, будто захлебывалась в злобном торжестве.
Белкин прыгнул в трюм, Несвитаев, не думая, автоматически, запустил осушительный насос, хотя и знал о его неисправности, одновременно рванул клапан на продувание балластных цистерн. Но было уже поздно: резкий треск — это пошли рваться балластные цистерны, которые в те времена размещались на лодках внутри прочного корпуса.
— Глубина пять сажень... шесть... семь, — срывающимся голосом все быстрее и быстрее докладывал квартирмейстер Сорокин.
Андреев и Несвитаев, не сговариваясь, лихорадочно отворачивали по обоим бортам стопора сброса аварийного балласта в пять тонн. Поможет ли? Поди, «Лосось» засосал в себя уже с десяток тонн воды. Аварийный стопор заклинило где-то посредине. «Сегодня все против нас», — тоскливо мелькнуло у Несвитаева.