Без четверти четыре я перестаю пытаться заснуть и направляюсь в бальный зал.
Ещё до того, как схожу с лестницы я слышу мрачную, ритмичную мелодию, просачивающуюся сквозь закрытые двери. Я бросаю взгляд на администратора, играющего в игру на своём телефоне, но если он слышит музыку, он ведёт себя так, словно ничего необычного в этом нет. Свирепо глядя на дверь, я вставляю наушники в уши, врубаю громкость на максимум и включаю свой «Эклектичный» плейлист, смесь хэви-метал, топ-40, рэпа и латиноамериканской поп-музыки — в общем, всё, что имеет громкий, драйвовый ритм. Идеальная музыка для тех случаев, когда я хочу забыть о технике и полностью погрузиться в танец.
Музыка берёт верх, и я изо всех сил напрягаюсь, кружась, как обезумевший кролик-энерджайзер, пока мои ноги не начинают дрожать, колени угрожают подогнуться, а зрение не начинает расплываться. Пот скользил по моим рукам, стекая по вискам и затылку. Я преодолеваю тот момент, когда моё тело говорит, что я больше не могу, потому что мой разум проясняется, и как только я преодолеваю физическую боль, ничего не остаётся. Только я и музыка, моё тело изгибается в такт каждому удару, как луна, несущая прилив.
Я не останавливаюсь, даже когда небо становится розовым. Я знаю, что должна — в любую секунду может войти кто угодно и найти меня, — но в конце каждой песни я думаю: ещё одна.
Ещё одна песня, и я снова начну чувствовать себя самой собой.
Ещё одна песня, и я докажу, что мне не нужна терапия, чтобы быть в порядке.
Ещё одна песня, и всё вернётся на круги своя.
Но когда на этот раз песня меняется, она уже не моя. Первые навязчивые звуки мелодии, которые я так отчаянно пыталась заглушить, начинают звучать в моих наушниках. Я бросаю взгляд на свой плейлист. Мой телефон говорит, что он играет версию песни группы «Red Hot Chili Peppers» — «Higher Ground» — минуты на треке даже идут так, как если бы она воспроизводилась. Но песня, которая звучит это классическое фортепиано и струнные, даже не из той вселенной, что «Higher Ground».
Я срываю наушники, но музыка становится только громче.
Голоса бормочут вокруг меня. Огни вдоль стен и в люстрах начинают мерцать. Звон бокалов накатывает вместе с взрывами смеха и хлопаньем пробок от шампанского.
А затем голос отделяется от остальной какофонии:
— Нелл.
Голос низкий. Он скользит у меня в ушах. Вниз по моему позвоночнику.
Я делаю шаг назад.
— Нелл, — снова произносит он, на этот раз за моей спиной.
Кожу покалывает, когда что-то касается моего плеча. Прядь моих волос поднимается и кружится в воздухе, как будто кто-то накручивает её на палец.
— Мы ждали тебя.
Я оборачиваюсь. Прядь волос дёргается, как будто её удерживают на месте, но сзади никого нет.
Я одна.
Мурашки покалывают моё тело
Мерцающий свет полностью погас.
Я делаю глубокий вдох.
Свет снова включается на полную мощность, и из стен вырываются полупрозрачные силуэты мужчин в смокингах и женщин в бальных платьях. Пары скользят к центру зала, вальсируя рука об руку друг с другом.
Свет гаснет, и они исчезают.
Моё дыхание вырывается длинной струйкой серебристо-голубого тумана, я начинаю дрожать.
Электричество искрится, как соединяющиеся старые провода, снова зажигая свет. Силуэты приближаются, кружась вокруг меня в танце. Один человек отделяется от толпы, протягивая руку. У него нет никаких отличительных черт, но что-то в нём заставляет мою кожу покрываться мурашками.
— Пойдём, — говорит он. — Присоединяйся к вечеринке.
Я кричу и бросаюсь к дверям.
— Нелл.
Все пары прекращают танцевать и поворачиваются ко мне, гаснет свет.
— Не уходи.
Свет снова включается, и все до единого они лежат на полу, кровь льётся из их потрескавшихся и искалеченных тел. Ещё больше крови размазано на стенах — длинные красные полосы там, где оставались отпечатки рук, которые царапались и волочились. Только один человек, отделившийся от толпы, стоит отдельно от них, его черты начинают вырисовываться в фокусе.
Жестокая улыбка кривит его губы.
— Присоединяйся к вечеринке, дорогая, — снова говорит он.
Пронзительный визг разносится по комнате, а лампочки лопаются и разбиваются вдребезги.