ность. Кости, едва покрытые кусками гниющей плоти. Ржавые латы. Проклятый кибелиск превратил меня в нежить! Нет! Не хочу! Отчаянье захлестнуло сознание, как вдруг мир словно мигнул и я без сил свалился на стылую землю. Кошмар, привидится же такое! Всё тело болело, ничего удивительного - после возрождения всегда ощущения ниже среднего, и это, о счастье, было моё собственное тело, а не мертвая плоть унфеста. - Что ты сделал? - раздался над головой требовательный голос. Асфель побери! Расберг! Я со своими переживаниями совершенно забыл о нем, а зря. Ничего, сейчас мне напомнят, мало не покажется. Заодно и доходчиво объяснят про классическое местонахождение бесплатного сыра. - Отвечай, как тебе удалось преодолеть чары кибелиска? Ты должен был превратиться в нежить! О боги! Значит, мне не показалось! Асфель и Тьма! И что ответить? Он же не поверит! Но с губ уже сорвалось растерянное - Не знаю... Асмодианин усмехнулся. - Может, стоит попробовать убивать тебя сутками напролет? И любопытство удовлетворю, и за обман накажу, как следует. Я молча пожал плечами. Брякнуть что-нибудь пафосное, идеологически выдержанное? Полный бред и театральщина. Если захочет, то будет убивать. Никакие слова не помогут, и удовольствия от созерцания мучений врага не испортят. Сколько смогу выдержать воскрешений подряд, прежде чем свихнусь от боли? Десять? Двадцать? - Смотрите-ка, гордый! - глумливо рассмеялся Расберг, обращаясь к вампирам и своей свите, обступивших нас плотным кольцом. - В ноги не валится, пощады не просит. Какой-то нам сегодня попался неправильный пленник. Эй, элиец, надеешься на что-то? Я поднял голову и твердо взглянул ему в глаза. - Не надеюсь, но и зря унижаться не вижу смысла. Ты же всё равно меня не отпустишь. - Ишь как заговорил! Значит, решил честью не поступаться и достоинства не терять? Да? Он нарочито грубо выдрал из моей прически цветок вместе с изрядным клоком волос и сунул прямо в лицо. - А когда собирался играть на моих чувствах о чем думал? Тоже о чести и достоинстве? Вы убили Майне лишь за то, что она посмела полюбить! Теперь же пытаетесь избежать моей мести, посылая ко мне жалкие пародии, карикатуры на нее. Зачем? Всерьез считаете, что я размякну, глядя на раскрашенных шлюх обоего пола? Ах да, это же так по-элийски, считать других полными идиотами. Что молчишь, словно язык проглотил? Поведай нам о гениальных мыслях, посетивших тебя у гейзера Патемы. Кстати, расскажи заодно и почему выбрал простую пастушью песенку. Твои предшественники подходили к делу основательнее. Элегии разучивали, ноктюрны. Я разозлился. Не на презрительный тон асмодианина - на самого себя, бездумно полезшего в довольно гнусную историю, и на старика Зетуса, в эту самую историю меня втравившего. Терять было по-любому нечего, поэтому я, ничуть не смущаясь, вынул из пальцев Расберга многострадальный цветок и снова воодрузил его в порядком растрепавшуюся прическу. - Тебе действительно интересно? Ну, тогда слушай. Думал я исключительно о деньгах. Поиздержался, знаешь ли, в дороге, на телепорт не хватало, а топать пешком совершенно не хотелось. В тебя я вообще не верил, уж прости за откровенность. Про вашу с Майне любовь и смерть в Юфросине любой бездельник сказку расскажет, причем каждый раз с новыми подробностями. Делать ставку на местные побасенки? Для этого надо быть или поэтом или сумасшедшим романтиком. А я ни тот, ни другой. Расберг уставился на меня, выпучив глаза. Остатки разума и чувство самосохранения буквально требовали заткнуться, причем немедленно, но меня уже понесло. - Зато логика подсказывала иное. Чем не развлечение для скучающих флотских попугать наивного даэва, польстившегося на щедрый гонорар? И ждал я там не тебя, а того, что с минуты на минуту выскочит из кустов какой-нибудь размалеванный под призрака служивый, надеющийся грозным ревом обратить робкого штатского в паническое бегство. Вот была бы тема для зубоскальства - обсуждать путающегося в юбках чужака, с визгом улепетывающего в сторону деревни. Даже готов был подыграть им за те кинары, которые получил авансом. О своем намерении слегка поколотить шутников я промолчал. Прозвучало бы слишком хвастливо, да и какая, собственно, теперь разница, что я действительно собирался. - А пастушья песенка, - невольно усмехнулся, вспоминая слова куплета, под который появился Расберг. Там как раз в подробностях описывалось, чем занимался маньяк-пастушок с асмодианами, вывалившимися из рифта прямо в его жаркие объятья, - увы, на флейте ничего другого просто не умею. Была бы скрипка, сыграл бы тебе и ноктюрн, и элегию, и кучу всего прочего. - Скрипка, говоришь, - он вдруг расхохотался, - будет тебе скрипка, элиец! Повинуясь знаку своего предводителя, несколько вампиров подхватили меня под руки и взмыли ввысь. Туда, где на одном из парящих островов и обитал Расберг. Приземлились мы у входа в роскошный шатер, куда меня довольно грубо и втолкнули. Асмодианин не спеша вошел следом. Его свита и вампиры остались снаружи. И только я задумался, зачем нежити шатер, равно как и любое другое жильё, как увидел ее. Изумительной красоты скрипка, покрытая черным лаком, лежала в открытом футляре, выстланном изнутри кроваво-алым бархатом. Я словно завороженный не мог отвести взгляд от плавных обводов деки, мысленно поглаживал вытянутый гриф и прикасался к туго натянутым струнам. Асфель побери! В тот момент я готов был душу отдать лишь за возможность взять ее в руки. - Ну, чего застыл? - голос асмодианина прямо-таки сочился ядом. - Вот скрипка. Клянусь Бездной, пощажу тебя, если сумеешь хоть что-то сыграть на ней. Боги Атреи! Трясущимися руками я дотронулся до этого сокровища, задыхаясь от волнения, и почувствовал отклик. Возможно, это была просто иллюзия, но в тот момент мне показалось, что чудесный инструмент принял мои восторги и разрешил творить музыку. Время застыло. Мир сжался до смычка, летающего по струнам и сумасшедшей, вызывающей настоящий экстаз мелодии. Я забыл обо всем - о Расберге, собирающемся убивать меня долго и мучительно, о терзающих душу провалах в памяти, о кишащей вокруг нежити, о жутком черном смерче, уносящим погибших к проклятому кибелиску. Во вселенной остались только мы двое - скрипка и музыкант, спаянные в одно целое волшебной силой искусства. Не знаю, сколько продолжалось чудо. Может час, а может вечность. Время перестало иметь значение, равно как и всё прочее. Я качался на волнах эйфории и был настолько счастлив, насколько это вообще возможно. Где-то там, на границе слышимости звучал чей-то голос. Кажется, куда-то звал. Зачем? Вдруг резкий толчок вернул меня в реальность. Расберг одной рукой держал мою, сжимающую смычок, не давая прикоснуться им к струнам. А другой сгрёб в горсть обрывки туники на груди и весьма чувствительно встряхивал, пристально вглядываясь в лицо. Заметив, что я полностью пришел в себя, асмодианин улыбнулся и, разжав руки, отступил на шаг. - Первый раз невозможно самому остановиться, - спокойно пояснил он, - нужен помощник, который развеет наваждение. Полог шатра был откинут и в проем врывался прохладный ветер, сразу остудивший моё пылающее лицо. На черном бархате небес перемигивались звезды. Уже ночь? Расберг осторожно вынул скрипку из моих пальцев и вернул ее в футляр. - Ну как ощущения? - в его голосе не было прежней злобы и ярости, только удивление и легкая грусть. Я не мог ничего ответить. Реальность словно подернулась дымкой, а в ушах зазвенела колдовская мелодия. - Элиец, борись! Не поддавайся мороку. Скажи хоть что-нибудь! Выругайся наконец, только не молчи! Короткая боль обожгла щеку. В голове сразу прояснилось, но губы отказывались повиноваться. Следующая затрещина тоже не помогла. Только после еще двух или трех я смог заговорить. Почему-то на асмодианском. - Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам, Вечно должен биться, виться обезумевший смычок, И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном, И когда пылает запад и когда горит восток. - Что ты сказал? Повтори! - воскликнул Расберг, тряся меня за плечи, но мир уже заполнился тьмой беспамятства. Несколько дней я прожил на парящем острове на положении полугостя-полупленника. С асмодианином у нас установились довольно странные отношения. Мы много общались, он рассказывал мне о Майне, о своей жизни дома и здесь, даже о том, что весь этот ужас, творящийся вокруг, был не результатом его страшной мести, а банальным экспериментом одной из секретных лабораторий. Надо заметить, неудачным экспериментом, от которого пострадал и сам Расберг. - Друзья шлют мне с оказией письма, зовут вернуться, - он горько усмехнулся, - а что я буду делать такой на родине? Устроюсь экспонатом в музей? Проект давно закрыт, но его последствий не изменишь. Вот и остаюсь тут сторожем катастрофы и одновременно главной страшилкой для местных обывателей. Иногда мы отчаянно ругались. Особенно когда темой разговора становилось противостояние наших рас. - Всё зло от вас, элийцев. Мы и так сильно пострадали при Катаклизме. Едва приспособились к суровым условиям, как стали возникать пространственные разломы и нападения балауров. А потом явился Дельтрас и развязал еще одну войну.