Петрович медленно встал с кресла, с металлическим хрустом сжал банку пива жилистой рукой.
- Ты мои органы не тронь, понял? – прорычал он. - Я твои не трогаю, и ты мои не тронь! У меня с ними все в порядке! Уж всяко получше твоих, куриных!
Серый подскочил, поправил пальцем очки, подбоченился, как петух, собравшийся принять вызов конкурента.
Я поднял глаза, взгляд стал фокусироваться. И первым делом я стал рассматривать их глаза. Они тоже изменились? Заразились?
Петрович в этот момент уже повернулся спиной и вышел на кухню. Серый, довольный маленькой победой, сел в кресло, повернулся ко мне. Что-то сказал, но я не расслышал, потому что увидел его глаза. Они были такие же белые, как и у Светки.
Я, видимо, ахнул от неожиданности, потому что Серый сразу же подскочил и наклонился ко мне с озабоченным видом.
- Что? – отпрянул я от него.
- Я говогю, все ногмально?
- Да, нормально, - отмахнулся я, старательно отворачиваясь от его взгляда.
Серый пожал плечами и бухнулся в кресло, приложился к банке.
Я встал, и пошел на кухню за Петровичем, чтобы убедиться, что это и его не миновало. Только зачем? Не знаю. Я попал в эту странную игру, и хочу чувствовать себя уверенным в этой реальности.
Петрович попался навстречу в коридоре, глаза его я не успел увидеть – он шел набыченный, глядя себе под ноги.
Хозяйка, Клавдия Егоровна, встретила меня на кухне искренней улыбкой.
- Ой, Никита! Я даже не заметила, когда ты пришел! Кто тебя запустил?
Я развел руками.
- Наверное, было открыто, - соврал я. И, скорей всего, не ошибался.
Я сел на табурет, стал наблюдать за руками хозяйки, ловко управляющейся с противнями, которые словно сами доставались и загружались в духовку, а хозяйка была лишь доброй волшебницей. И ароматы, конечно, были, я скажу…
- Никита, ты мне скажи, - прошептала Клавдия Егоровна, наклонившись ко мне, - мой-то что, уже выпивши был?
- Нет, - ответил я. – Ну, не знаю, может без меня, пока я к Глебу ходил. А почему вы так решили?
- Да ведет он себя как-то странно, - сказал она и украдкой заглянула в комнату. - Да и глаза у него какие-то мутные, будто уже замахнул.
Я пожал плечами.
- Ничего такого за ним особенного я не заметил. Он, по-моему, всегда такой, нет?
- Не совсем, - серьезно сказала она. – Не совсем. – Она сняла с вешалки кухонное полотенце и нервно затеребила в руках. – Я тебе сразу скажу, что думаю, Никита. Вы же друзья?
Я тут же кивнул, ну а как же.
Она посмотрела на меня своими чистыми, обычными, человеческими глазами, спросила.
- Я же вижу, что-то не так. Я чувствую это. И он не такой, как обычно. Он какой-то… ну…
Из комнаты донеслись крики. Опять эти чудики о чем-то спорят, не иначе.
Клавдия Егоровна снова посмотрела на меня, улыбнулась.
- Вы, может, взяли какую-то гадость в киоске паленую, а?
Я замотал головой, мол, да вы что!
- Ну ладно, ладно. Верю. – Она тяжело вздыхает. - Хорошие вы ребята. Ты, Глеб, Сережка… Ну иди уже иди, нечего тут со мной. Я ведь знаешь, говорить-то могу сколь угодно. Не с кем вот только. Мой-то, знаешь ведь какой…
- Знаю.
- Никита! – донеслось из комнаты визгливое. Серый явно нуждался в помощи.
- Иду, иду! – ответил я, вернулся в комнату.
В комнате Петрович чинно и важно ходил от стенки к дивану величественно, заложив руки за спину, как царь по своим покоям, иногда оживленно жестикулируя и, по всей видимости, вдалбливая «неразумному отроку» Сергею что-то очень важное и глубокомысленное. Тот сидел с отсутствующим видом, перелистывая очередной пожелтевший от времени журнал «Огонек». На столике перед ним расставлены тарелки с салатами и порезанным салом, все это почти не тронуто, в отличие от большой бутылки водки, выпитой примерно на треть.
- Ну, понял ты, наконец? – спросил Петрович, поставив в своей речи напоследок жирную точку, видя, что я вошел.
- Да понял, понял! – нехотя ответил Серый.
- Ни хрена ты не понял, - махнул на него Петрович и, обратился ко мне. - Никита, наконец-то! А мы уж думали так и просидишь весь вечер на кухне с моей э..!