- Я что-то не припомню, чтобы в жилой местности падали осколки кораблей. Их запускают как раз с таким расчетом, чтобы обломки и все эти ступени падали где-то в степях, лесах или в море.
Глеб развел руками, мол, а что же еще? Тут я не выдержал, хлопнул его по плечу:
- Ты же прекрасно видишь, что он не похож на обломок! Он круглый, стеклянный и… какой-то живой!
Мы сидим еще несколько секунд или минут, загипнотизированные игрой цвета шарика. Потом я, не отрывая взгляда, нашарил рукой веточку и потыкал в этот шар. Посмотрел на кончик.
- Камень… э, шар, - сказал я, - твердый и не горячий.
Словно под гипнозом моя рука протянулась к шарику. Глеб тут же меня одернул:
- Стой! – вскочил на ноги. – Я сбегаю за перчатками в машину, а то… мало ли что!
Пока он бегал, я большим усилием воли давил желание взять это нечто голыми руками. И в последний миг, когда моя воля почти иссякла, подбежал Глеб. Присел рядом, протянул руку в перчатке и двумя пальцами поднял шарик.
- Он и правда совсем не горячий! – сказал Глеб. - Даже наоборот.
- Наоборот – это что, холодный?
- И очень тяжелый, будто чугунный.
Мне тоже захотелось подержать его в руках.
- Дай мне одну перчатку, - сказал я.
Он протянул мне свободную руку, я стал стягивать перчатку. В этот момент по трассе проезжала какая-то машина, я на долю секунды отвлекся, повернув голову, и в этот момент все вокруг вспыхнуло.
Вспышка была настолько яркая, что кусты, стоящие за десять метров от нас, отбросили на секунду черные густые тени.
- Черт! - кричит Глеб, рефлекторно откидывает шарик, валится назад, закрывая глаза руками. – Как больно! Черт!
- Что случилось? – спрашиваю я, тряся его за плечо. – Что ты сделал?
- Да ничего я не делал! Он просто взорвался! Блин, глаза сейчас лопнут! Я ничего не вижу!
Я вскочил на ноги.
- Сейчас, я принесу воды! Лежи, не дергайся!
Я побежал к машине, слыша затихающие стоны и ругань Глеба за спиной. Вырвал из подстаканника бутылку минералки и, взрыхляя гравий, помчался обратно.
- Вот! Держи! – крикнул я, падая рядом с Глебом. – Промой глаза! Ну!
Но Глеб молчал и не двигался.
Я потряс его за плечо.
- Глеб! Глеб, твою мать!
Он лежал как набитая песком огромная кукла, болтался от моих дерганий, но никак не реагировал. Даже странно видеть подкачанного мускулистого здоровяка в таком разваленном состоянии. Я повернул его лицом к себе, глаза были закрыты, но веки покраснели и вспухли.
Потрогал пульс на шее – артерия мощно и ритмично толкала кровь. Значит, живой. Только потерял сознание. Только этого не хватало.
В лесу тихо и осторожно прокричала птица, за ней другая, через минуту лес наполнился привычной птичьей болтовней. Все встало на свои места. Кроме Глеба. Он продолжал лежать в позе зародыша и мерно дышать, словно заснул.
До машины я его не дотащу, да и стоит ли? Мало ли что с ним. Надо вызывать скорую.
Я вскочил на ноги, нашарил в кармане телефон, набрал 103, на пятый гудок сонный хрипловатый голос пробурчал:
- Скорая, слушаю.
- Срочно! – прокричал я в трубку. – Человеку плохо!
- Не кричите Вы так! Что за человек? Фамилия, адрес, кто звонит?
- Человек, э-э, мой друг, Глеб Громов, мы в, э-э, аварию попали на въезде в город со стороны Перми! Быстрее!
- Что с ним? – спокойно продолжал хрипловатый женский голос.
- Сознание потерял! Скорее!
- Травмы какие-то есть?
- Нет!
- Кровотечения нет?
- Нет, господи! Не знаю! Ну снаружи не видно ничего такого…
- Хорошо. Ваша фамилия?
- Да, Черт! – выругался я.
- Я не поняла, повторите фамилию…
- Я – Краснов Никита Александрович! Записали?
- Да… секундочку…Алексеевич?
- Александрович! Черт! Человеку плохо!
- Так, записала. Адрес повторите.
- О, боже мой! Да нет тут адреса! Въезд в город, знак тут с большими бетонными буквами «Угорск». Поворот еще на Уральский! Мы рядом с ним!