Я допил кофе, глянул на часы: 12.45.
Быстро прошел в комнату, взял из шкафа чистую одежду.
- Ты куда? – услышал сонный голос Маринки.
- Надо Глеба навестить.
- Где? Он что в больнице что ли?
- Да.
- Что случилось?
- В аварию попали, - крикнул я из прихожей с ключами в руках.
- Понятно, - зевая, сказала Маринка. – Я знала, что с ним когда-нибудь что-то такое случится.
- Это почему? – искренне удивился я, остановившись в створе двери.
- Потому что он человек-катастрофа, Ники! Ты что этого сам не видишь? – и повернулась на другой бок, показывая, что разговор закончен.
- Просил тебя не называть меня так! - сказал я и вышел, захлопнув дверь.
Сбегая по ступенькам, подумал: с чего она так решила – человек-катастрофа? Нормальный мужик. Да что она о нем знает? Мы с ним дружим со школы, а ее я встретил меньше года назад. Он ей сразу не понравился, всегда его избегала, критиковала.
Я пролетел через открытую дверь подъезда и едва не сшиб с ног соседа Володю, не спеша спускавшегося по ступеням крыльца.
- Куда летишь, Никита? – спросил сосед, поймав меня за руку.
- И тебе привет, сосед! – я пожал мозолистую широкую ладонь. - Как детишки, как дражайшая?
Он ткнул меня по-дружески в бок, усмехнулся.
- Дражайшая отдыхает, всем задания надавала. Меня вот отправила в магазин. А ты куда торопишься в выходной-то?
- Да так, прогуляться, - сказал я. Идти было по пути. – Ну, как у вас дела? Что новенького? А то меня не было пару дней.
Володя с удовольствием стал рассказывать:
- У нас каждый день что-то случается, ты же знаешь! Вчера вот моя опять скандал устроила, пар спустила, теперь довольная ходит!
- Что на этот раз, что-то новенькое выкинула?
- Да, как обычно, знаешь, с ерунды заводится! - Машет рукой Володя. - Сериал ее любимый, видите ли, перенесли на другое время. Сидела, ждала его, нас с детьми всех извела, а потом…
- Ну, понятно, как обычно, в общем! – Я свернул на другую улицу. – Давай, сосед, я побежал дальше!
- Беги, беги, пока молодой! – Володя махнул мне рукой, завернул к магазину.
До больницы с проспекта рукой подать: две пятиэтажки, триста метров пустыря и вот уже шлагбаум въездных ворот. Виртуозно огибая медлительных старушек и мамаш с пищащими детьми, я добежал до корпуса приемного отделения. Залетел в холл, осмотрелся, не сразу нашел окошко администратора.
- Здравствуйте! – сказал я, дождавшись своей очереди. – К вам вчера поступил Глеб Громов без сознания. Можно узнать где он, как, что с ним, пройти к нему можно?
- Так, поспокойнее, молодой человек! – остудила меня грозная тетка в окошке. Поправила очки и стала медленно листать журнал, водя толстым пальцем по строчкам. Наверное вечность прошла, пока она не нашла нужную запись. – Громов Глеб находится в реанимации. Состояние удовлетворительное, но стабильное. Посещения запрещены.
Потом подняла на меня глаза, сдвинула очки.
- Еще вопросы есть? – посмотрела мимо меня. – Следующий!
В этот миг я заметил кое-что странное в ее глазах. Бесцеремонно отодвинутый из очереди ворчливым пахучим дедом, я обреченно побрел прочь. Но ее глаза все глядели на меня пугающим выражением. До меня не сразу дошло, что же было в них не так. Словно заворожили они меня. Только выйдя за ворота больницы, я понял: у нее не было зрачков, зрачки растеклись по белому глазному яблоку грязно-серым пятном, стремящимся стать полностью черным. Черные глаза.
Вот именно тогда я и заметил, что началось что-то нехорошее.
Глеб.
Открыл глаза: все в тумане.
Сквозь дрожащую дымку вижу белые стены небольшого помещения, контуры столов и медицинского оборудования, тускло светящиеся с потолка квадратные лампы. Все в серых тонах, словно черно-белая фотография. Никаких красок. Или их этот серый туман скрывает, нивелирует?
Сосредоточился на ощущениях – чувствую себя нормально, ничего не болит. Пошевелил руками, ногами, повертел головой – здоров! Заметил воткнутые в руки трубки, тянущиеся вправо наверх, скосил туда взгляд – капельница. Зачем? Я же здоров! Мне надо домой!