У меня даже мурашки по спине пробежали, когда я представил себя на месте застигнутых врасплох охранников.
Дверь приоткрыта. Монстр просовывает голову, осветившись лампами из комнаты. Через миг встает в проходе полностью. Несколько секунд стоит без движения, потом подходит к будке охранников, стоит еще несколько секунд, разворачивается и опять скрывается из вида, быстро шагая по коридору к выходу. Здесь камеру он не вырубил, видимо, просто не заметил. Зато, когда эти три-пять секунд стоял перед охранниками, на мониторе четко были видны электростатические помехи.
Минуты две мы смотрели в пустой экран. Ничего больше не происходило.
— И что же охранники? Где они? — спросил я.
— А мы там, в смысле тут были, — ответил Антон. — Он нас загипнотизировал. Я даже примерно не мог потом вспомнить, сколько прошло времени. Позже только по камерам определили.
Он указал на нижний правый угол монитора. Там еле заметные цифры: часы, минуты, секунды — в верхней строчке, число и месяц — в нижней.
— Прошло семь минут, — продолжал Антон, — пока мы с напарником не очнулись и не выбежали следом. Но было уже поздно. Вот, смотрите.
Он нажал несколько клавиш. Теперь мы увидели тускло освещенный фонарями двор и въездные ворота. В поле зрения появился зверь, легко скользящий и почти не заметный в темноте. Только под светом ламп у ворот проявилась его длиннорукая сутулая фигура. Он остановился, бросил взгляд по сторонам, посмотрел наверх, прямо в камеру. Мы невольно подались назад под этим прожигающим огненно-желтым горящим взглядом. Глаза лишь секунду горели в лучах света, а потом изображение пропало.
— Это все, — сказал профессор, облегченно вздыхая. — Больше мы его не видели.
Мы с Глебом стояли молча несколько секунд, пытаясь прочувствовать все только что увиденное. Слишком все реалистично, не так, как в кино, полного спецэффектов. Все это было на самом деле. И это было здесь, за этими стенами, в этих коридорах, за этими дверями. Он, так же, как и мы, стоял здесь, проходил, открывал двери, дышал, оставил после себя шерсть, отпечатки. Он был здесь, я еще чувствовал его запах — резкий, тяжелый… чужой.
И это запах не человека. И не животного. Это… этот… даже не знаю, как его теперь называть. В таких случаях говорят: не верю своим глазам! Это галлюцинация, видение, иллюзия, сон, внушение… как угодно, но не реальность, не настоящее.
Этого просто не может быть, потому что не может быть никогда.
Об этом можно прочитать в журнале, в книге, в газете, увидеть по телевизору в псевдомистическом шоу. Но когда ты видишь это в реальности — это совсем другое дело. Ты начинаешь по настоящему верить в существование таких вещей… таких существ.
И начинаешь этого бояться.
Но, теперь отступать поздно. Я должен найти именно этого зверя, это чудовище.
— Мне, — начал я и закашлялся. Почему-то в горле пересохло. С чего бы это? — Мне нужно увидеть место, где он лежал. Находился.
— С вами все в порядке? — спросил Запольский, осторожно тронув меня за плечо.
— Да, пойдемте, — я все ждал какой-то информации от Системы, почему же она молчит? Как мне его искать, где? И, главное, зачем?
— Хорошо, — ответил профессор. — Пойдемте. Это рядом.
Мы с Глебом шли за профессором как две овцы на заклание. И, чем ближе мы были к месту последнего обитания зверя, тем все неувереннее становились наши шаги. И у меня, и у него. И, слегка коснувшись его мыслей, я понял, что думали мы примерно одинаково: какого черта мы во все это ввязались?
Но я сказал мысленно Глебу: потому что, если не мы — то никто…
В ответ он, посмотрев на меня, лишь обреченно вздохнул.
Зверь.
Черный густой лес, белый диск луны над деревьями, подернутый паутиной серых облаков, и две звезды, то появляющиеся на небосводе, то вновь исчезающие. Запах сырых листьев и травы. А еще запах ее следов. Я чую их, вдыхаю с удовольствием, следую за ними. Чтобы хорошо видеть дорогу среди колючих веток, мне не нужен свет, я прекрасно вижу в темноте. Я у себя дома, и я иду за ней.
Запах то усиливается, то вновь ослабевает. Она, видимо, останавливалась местами и так же прислушивалась-принюхивалась к окружающему. Ее что-то беспокоило. Она уходила все дальше от их жилища, все дальше от меня. Почему? Я никакой опасности не ощущал. Она всегда была более чувствительна к опасности — это не раз спасало их от неожиданностей. И в то же время мешало нормальной жизни. Мешало создать семью, остановиться на несколько зим в одном месте, чтобы вырастить детеныша.
А теперь она уходила. Все было хорошо до этого, а теперь это «хорошо» кончилось. Она убегала. Но не от меня. Мы принадлежим друг другу, как две ветки одного дерева, как два лепестка одного цветка. Что же ее заставляет бежать?