Я присел рядом с ним, вытер пот с лица, в горле словно наждачная бумага. Мама протянула мне полупустую бутылку воды. Я сделал пару больших, жадных глотков, усмехнулся, глядя на отца.
— Не надо было тебя хлебом кормить. Ты, по-моему, тяжелее килограмм на двадцать стал.
Отец нервно и натянуто засмеялся. Понятно, что ему не нравится роль обузы.
— Ну, я отдохнул, можно дальше двигать, — сказал он.
— Ага, отдохнул, — ответил я, прополоскал горло. — Ну-ка, покажи свою ногу.
— Да нормальная у меня нога. Сейчас расходится и совсем…
— Ты покажи сначала! — перебил я, посмотрел на маму. Она понимающе кивнула, подошла к мужу, задрала штанину и ахнула, зажав рот рукой.
— Да-а, — протянул я, глядя на опухшую покрасневшую щиколотку. — С такой ногой ты сам далеко не уйдешь. И чем дальше, тем только хуже будет.
— Да ничего! Справлюсь! — возразил отец с таким видом, будто мы собрались его бросить здесь как больную собаку из упряжки.
— Ну ладно, поехали дальше, — сказал я и закинул его на плечи. Отец слабо сопротивлялся.
— Ты сам уже кое-как идешь! — сказал он.
— Ничего, своя ноша не тянет. Мама, иди вперед, я за тобой.
Она вздохнула, поправила на плече сумку и двинулась дальше. Быстро светало. Идти становилось гораздо легче. Только бы еще не было погони — и совсем хорошо.
На этот раз я устал гораздо быстрее, а холодное дыхание преследователя где-то за спиной ощущалось сильнее. Нас догоняли.
Я остановился, привалил отца к дереву, постоял минуту, разминая плечи и ноги, отдышался, снова молча взвалил его на плечи, двинулся дальше.
Очень скоро и даже неожиданно за деревьями появились какие-то строения, выплывающие призраками из тумана.
— Это, наверное, твое Заполье, — сказал я, останавливаясь.
— Что будем делать? — спросил отец, похромал к дереву, сел.
— Что, что, обходить стороной, — ответил я, обессиленно упал во влажную траву. Ноги были как деревянные.
— Я сам пойду! — сказал отец с виноватым видом. — Я ведь не инвалид! — потянулся рукой, подобрал палку, и, оттолкнувшись от дерева, сделал несколько геройских шагов. На пятом шаге палка сломалась, больная нога подогнулась, он выругался и повалился со стоном на землю.
Мама бросила сумку, подбежала к нему.
— Сколько еще до трассы? — спросил я.
— Я не знаю, — ответил отец. — Но, думаю, что вот-вот должны выйти. В лесу трудно определить.
— Ты чувствуешь, где они? — спросила мама меня. — Сколько их?
Я приподнялся. Две пары испуганных глаз ждали ответа. Я не знал, что им ответить. Чувствую ли я? Нет, никакой картинки перед глазами, никаких видений. Но я прислушался к своей интуиции, подсознательному. Ответ пришел сам, из ниоткуда.
— Он остался один, — сказал я. — Но он самый опасный из них, потому что… потому…не могу объяснить, не знаю. Он все ближе. Он не идет по нашим следам, но он знает направление. Он понимает, чего мы хотим.
Я навалился на дерево, вытянул ноги. Но собрал волю в кулак, подошел к отцу.
— Надо идти.
— Если он один, мы можем с ним справиться! — сказал отец. — Нас же трое!.. Ну почти трое.
Родители посмотрели на меня с надеждой. Конечно, это был бы выход: наломали батогов, притаились, выскочили и отметелили как следует. Но…
— Не получится, — сказал я, помогая матери подняться.
— Почему? — спросил отец. — Руки-то у меня целые!
— Он вооружен, — ответил я, и сам себе удивился. Только что я этого не знал и вдруг — раз, словно кто-то шепнул мне на ухо.
— Вооружен? Господи! — воскликнула мама и помогла мне поднять не менее ошеломленного отца.
— Черт! — сказал он. — Черт его подери! Черт!
Он выпрямился, но оттолкнул мои руки. Мы с мамой в недоумении посмотрели на него.
— В чем дело, Леша? — спросила она. — Надо идти! Слышишь! Мы поможем! Еще немного потерпи!
Он пристально посмотрел на нее, на меня, взял нас за руки, стоя на одной ноге.
— Никита, — сказал он, подбирая слова. — Ты… должен спасти маму… любой ценой. Ты понял?
— Понял, но надо идти, по дороге поговорим…
— Нет, — прервал он, оттолкнул. — Вы пойдете вдвоем. Так будет лучше…
— Нет! Леша! — крикнула мама, добавила тише. — Нет! Как же ты? Да ты что задумал?
— Я его отвлеку, — ответил он, подобрал длинную кривую палку, оперся на нее как на костыль, отошел. — А вы идите.
— Нет! — мама посмотрела на меня, ждала поддержки. — Никита, что же ты молчишь?
Я понимал, что он прав. Всем нам не уйти, преследователь слишком близко. Но, с другой стороны, отец обрекал себя, возможно, на верную смерть. Ради жены, ради сына.