Вот и теперь в кабинете начальника они тоже сидели рядышком.
Майор Кузякин только что вернулся с совещания у генерала и, как говорится, по свежим следам решил проинформировать своих подчиненных об общей оперативной обстановке в городе и о задачах, которые стояли перед их группой.
Кузякин был всегда краток и терпеть не мог длинных речей.
— Вопросы есть? — спросил начальник.
— Разрешите, товарищ майор, — поднялся Бородин. — Вот вы упомянули о колхознице, у которой из сумки исчезли тысячи.
— Был такой факт. Вчера, — подтвердил майор. — Но, как доложил полковник Соболев, подозрения Чарухиной, а точнее, ее племянницы, были напрасными. Обе женщины оказались порядочными гражданками. Так что… — развел руками майор, — ни к милиции вообще, ни к нашей группе в частности, это заявление, видимо, не имеет отношения… У нас достаточно реальных фактов, которыми предстоит заниматься…
— А куда же все-таки деньги делись? — спросил сержант Житарь.
— Может быть, потеряла, — неопределенно пожал плечами майор.
— А может быть, у нее украли, — в тон начальнику сказал Бородин. — Тогда как прикажете поступать?
— Так я же вам говорил: никаких признаков кражи, в сумке нашли и кошелек, и тот платочек, в котором были деньги…
— И я про то, — продолжал Бородин. — Вспомните дело Циркача и тогда поймете, Юрий Петрович, куда я гну.
— Циркача? Какого Циркача? Напомни, Григорий Тимофеевич, когда это было?
— Два года назад. Неужели забыл? — удивился Бородин.
— Два, говоришь? — Майор поднялся со своего места. — Тогда не я забыл, а вы, товарищ старший лейтенант. Когда вы циркачей ловили, я курс науки проходил в Москве, — подмигнул начальник.
— И то правда, — смутился Григорий Тимофеевич, — значит, и в самом деле на пенсию пора.
— Ты не о том, Григорий Тимофеевич. Лучше расскажи, в связи с чем про Циркача какого-то вспомнил, — сказал уже вполне серьезно начальник.
— А как же не вспомнить? — отозвался Бородин. — Стали поступать одно за другим заявления, и устные и письменные, о пропажах не совсем обычных. Понимаете, деньги исчезают, а кошельки и бумажники остаются на месте. Вот и стали голову ломать, да только ничего придумать не могли. И вот однажды смотрю, стоят возле троллейбусной остановки трое, по сторонам поглядывают. Пропустили они всех в вагон, как положено, а потом сами — прыг. Я с помощниками хотел за ними, но было поздно: дверь перед самым носом захлопнулась. Что делать? Не сговариваясь, мы пристроились сзади троллейбуса и доехали так до следующей остановки. Заходим в вагон. Смотрю: а один из них уже чистит карман. Точнее, очистил. Тот сообщник, кому деньги уже переданы, к выходу направляется. Мой помощник за ним, а я ворюгу хватаю. Он, естественно, возмущается, комедию ломает. Я поворачиваюсь к мужчине и говорю ему: «У вас украли деньги». Он руку в боковой карман, достает свой бумажник и улыбается: «Все, мол, в порядке, на месте». У меня прямо мурашки по коже. Ну думаю, взгреют теперь меня за нарушение соцзаконности. Неужели показалось? А в это время мужчина открывает бумажник, и я вижу, как он в лице меняется: денег-то нет! Он тогда как заорет на весь трамвай: «Ворюга проклятый!» И с кулаками на того. Пришлось защищать от самосуда.
— А деньги? — уточнил майор.
— Деньги изъяли у того, что стоял на передаче. Не успел выбросить. Потерпевший опознал их. А когда стали следствие вести, вот тогда-то и познакомились с этим жуликом поближе. Доказали, что он десятка полтора карманных краж успел в нашем городе совершить. И всюду один почерк: деньги возьмет, а кошелек на место положит.
— Это зачем же? — не выдержал Коваленко.
— Неужели не догадался? — удивился Бородин. — Хитрый был, подлец, вот и придумал: оставлять кошельки, чтобы те, у кого украл, не могли понять, когда и как исчезли деньги. Я думаю, что многие из потерпевших и в милицию не обращались, полагая, что деньги просто где-то потеряли. А если и приходил кто в милицию, то и наш брат из угрозыска не спешил верить такому заявлению. Думали, мало ли из каких соображений человек говорит о пропаже денег. Может, сам в карты или на бегах их проиграл, а теперь морочит другим голову… Когда же задержали этого Циркача, стали работать с ним, следствие вести, вот тут-то и узнали его фокусы.
— И давно он овладел этим методом? — поинтересовался майор.
— После первой судимости. Вот почему мы не сразу на него и вышли. А теперь, когда вы заговорили про ту женщину, я сразу вспомнил Циркача и его приемчики.
— Тимофеич, — улыбнулся майор, — ты уж извини меня за темноту, но я понять не могу, он что, и в самом деле в цирке работал?