— Ясное дело, — не очень твердо ответил Сергей.
Не жалеешь ли ты сейчас, Сергей, что не сказал тогда: «Я остаюсь»… Не жалеешь? Будь честен перед собой… Но ты уходишь от ответа, и память ведет тебя дальше. И вот ты уже снова живешь веселой сутолокой вокзалов, слышишь нескончаемую песню колес, которые всегда поют по заказу. Грустится от недавнего расставания, — и они, откликаясь на настроение, заводят песню о разлуке. Взволнован человек радостью предстоящей встречи, — и уже рвется из-под колес звонкая песня о завтрашнем счастье…
Каждому свое поют колеса местных и дальних, скорых и почтовых поездов. Но чаще и громче всего поют они о необъятных просторах Родины: о Кулундинской степи и прозрачных струях Ангары, о крутой волне капризного Каспия и тайге Приамурья. И все вместе — о больших делах и великой радости труда. А там, где не проложены еще стальные пути, они звучат, эти песни, в торжествующем реве авиамоторов, в снастях больших и малых судов, в рокоте автомобильных двигателей, в скрипе полозьев оленьих и собачьих нарт…
Почти две недели перед Сергеем кадр за кадром разматывался на экране вагонного окошка увлекательный фильм о жизни страны. Иногда он сам становился участником этого фильма. Не одним из главных героев, нет, а пока только статистом.
В Коростене они с Григорием помогли пересесть на другой поезд молоденькой выпускнице Житомирского института, ехавшей в какие-то неведомые им Лугины. Впрочем, неведомо это село было и самой девушке. Она знала только, что там ей предстоит — шутка сказать! — учить людей выращивать высокие урожаи овса и ржи, льна и картофеля.
— Ой, хлопцы, до чего ж страшно! — тянула она певучим голоском. — Ведь там диды на земле целый век свой работают… И как я с ними говорить буду?!
Сергей ей посочувствовал: конечно, было бы лучше остаться в Житомире или, на крайний случай, поехать в какой-нибудь районный центр. Но девушка посмотрела на него с неподдельным удивлением.
— Что вы, что вы! Это чего бы я на агронома учиться пошла, если бы земли боялась? Я землю люблю, природу. Для меня канцелярии страшнее всего.
— А колхозные диды? — лукаво спросил Григорий.
Девушка рассмеялась.
— Тоже страшно, конечно, но не так…
Стучат колеса. С рассвета до поздней ночи гудит, как улей, жесткий плацкартный. Народу много. Когда садились в поезд, казалось, что и приткнуться негде будет. Но прошел час-другой, и все утряслось. И даже нашлось место, чтобы сразиться в традиционного «козла», приспособив на коленях чемодан, и заядлые преферансисты денно и нощно стали нести свою добровольную каторжную вахту.
Шум в таком вагоне удивительно разноголос. Азартный стук костяшек домино и торжествующий хохоток удачно сходившего картежника, грустный перебор гитары и веселая, задорная песня, детский плач, перебранка жены с чуть не отставшим от поезда мужем, неясный говор сливаются в непрерывный гул, связанный воедино мерным аккомпанементом колес.
Настоящая дорога начиналась от Москвы. Пассажиры устраивались по-хозяйски, надолго. Большинству предстоял путь до Хабаровска, некоторым еще дальше: на Камчатку, на Сахалин, на Курилы, в колымскую тайгу, в чукотское Заполярье. Многие ехали в эти края впервые и с жадностью вслушивались в каждое слово людей бывалых.
Здесь, в вагоне, и состоялось первое знакомство Сергея Сорокина и Григория Полищука с полулегендарной для них Колымой.
— Закурить нет, земеля? — обратился к Сергею попутчик неопределенного возраста, из тех, кого до глубокой старости называют парень: «разбитной парень», «хороший парень», «так себе парень»…
Они стояли в тамбуре в ожидании, пока подойдет их очередь умываться.
Этому можно было дать на вид и двадцать пять лет, и все тридцать пять. Более всего он подходил под первую категорию — разбитных. Низкая, свисающая до бровей челка, тронутое оспой подвижное лицо, узкий прищур словно прицеливающихся глаз выдавали характер самоуверенный, дерзкий, но не возраст. Из-под майки виднелась татуировка — аляповатая птичья голова, по замыслу орлиная. На затылке парня красовалась маленькая, почти без козырька кепка. Давая прикурить, Сергей увидел на его левой руке вытатуированный якорь и под ним две буквы: «В. К.».
— Отбарабанил? — цепким взглядом окинул парень Сергея, на выцветшей гимнастерке которого были ясно видны следы погон.
— Да, отслужили вот.
— Пришлось, выходит, потопать, — сочувственно и в то же время весело сказал словоохотливый пассажир.