— От нас ушел Василий Павлович Морков, — раздельно произносит Дятлов. Голос у него глуховатый, слова тяжело падают в тишину. — Он был безотказным работником. И погиб на своем трудовом посту. Наш коллектив теряет в его лице ценного товарища и опытного механизатора. В своих сердцах мы сохраним светлую память о передовом трактористе Василии Павловиче Моркове. Прощай, наш друг и товарищ!
При этих словах мать Василия Моркова громко вскрикнула и с плачем упала на гроб. Рядом с нею рухнула на колени жена Василия. Закачались старухи, с подвывом, с причитаниями. И тут раздался громко сиповатый голос старого Моркова:
— Что же ты, товарищ Дятлов, ничего не сказал, по какой причине погиб Василий Морков? Или, думаешь, народ не знает? Что пьяный был, так это всем известно, а вот почему пьяный — в рабочее время, посреди бела дня, да еще на тракторе?
Дятлов взглянул на него и отрывисто сказал:
— Не место, не место здесь!
— Знаю, что не место, да где же еще сказать, как не здесь. Ты виноват, председатель, в смерти Василия, и никто иной. Ты распустил дисциплину. Такого ране не было. Вот спроси народ — не было. А при тебе все прахом идет! — Старый, трясущийся, он грозил сухим пальцем налитому, кряжистому председателю.
Дятлов гневно двигал бровями, сердито глядел на старика и отрывисто бросал одно и то же: «Не место, не место!» — потом поглядел на плачущих женщин и скомандовал мужикам, чтобы опускали гроб. Духовой оркестр разорвал воздух рвущими сердце звуками. Гроб опустили. Глухо застучали комья земли об его крышку. И все потянулись бросить и свою горсть в могилу. Бросил и Дятлов и отошел в сторону спокойный, уверенный. Морков стоял опустив голову.
15 июня. Не выходит у меня из головы сцена на кладбище. Какая-то во всем этом есть горькая правда. Но почему же она никого не встревожила?
— Ха, вспомнил старое время, а что мы получали-то при нем? Палочки? Нам и пить-то было не на что. — Николай Иваныч даже матерно выругался, настолько его раздосадовал мой вопрос. — Да ему, старому черту, все нынешнее невпопад. Не хотелось только связываться на кладбище, а то бы я ему припомнил его руководство! И надо же, кила старая, все ершит. Ему бы в могилу, а не Ваське. Зажил чужой век, хрыч трясучий...
Это у нас разговор зашел в клубе, в ожидании фильма.
— Конечно, и раньше не святые были, только больше на самогонку давили. Денег-то не было на государственную. Палочки, говорю, получали.
— Но ведь на работе не пили?
— Нет, на работе были тверезые. Это теперь разбаловались.
— Так об этом и говорил Морков.
— А, слушать его, провались он пропадом!
Тут начался фильм, и мы замолчали. Показывали «Большую прогулку».
16 июня. Наконец-то наступила хорошая погода. С запада веет слабый ветерок и так держится до вечера. Клюет отлично. Не успевает груз подойти ко дну, как уже дергает жилку. Правда, окунь не гигант, но попадает и подходящий, граммов на триста. В Чудском обитают и килограммовые, но они пасутся вдали от берега на каменных грядах.
17—18 июня. Перестал и дневник вести. Некогда. Встаю на заре — и на озеро. Там часов до двух пополудни. Когда начинает припекать, снимаю постепенно одежду — от телогрейки до майки — и загораю. Подплывая к берегу, бросаю якорь на двухметровой глубине и ныряю. Чтобы сразу с головой в воду. Это не то что у берега. Там надо отойти метров на пятьдесят, пока забредешь по пояс. Дома помогаю жене чистить рыбу, готовить ее для вяления. Местные наготавливают ее впрок и зимой варят суп, подбеливают сметаной, и получается как со снетками. После этого иду копать червей, а это не так-то просто для меня. Деревенские набирают на своих огородах, а мне приходится отыскивать возле колхозной риги — это если пройдут дожди, а в засуху — в высохшем русле ручья. Но все это не в тягость. Я отдыхаю душой и телом. Потом всякие мелкие, но необходимые дела — надо полить грядки. Конечно, не все выдуло. Скорее, засыпало песком. И теперь, чтобы растения не сгорели, надо поливать и поливать. Для этого я вырыл на участке яму. Я и не думал, что вода будет так близко, всего в каких-нибудь полутора метрах. И много. Она сочилась со всех стенок. Правда, была рыжая, торфяная. Но это для полива еще и лучше. Я укрепил стенки досками, набросал на дно камней и весь вечер, довольный собственным колодцем, поливал землянику и грядки с овощами. И спал крепко, беспробудно. И утром встал бодрый. Может, все это и примитив, но я счастлив.