- Поедем, поедем, - согласился Василий Петрович. - Я очень, очень рад! Приехал сюда, как в пустыню, - и вдруг такая радостная встреча. Извозчик! закричал он.
- Не нужно, не кричи. Сергей, давай! - громко и спокойно произнес друг Василия Петровича.
К тротуару подкатила щегольская коляска; хозяин вскочил в нее. Василий Петрович стоял на тротуаре и в недоумении смотрел на экипаж, вороных коней и толстого кучера.
- Кудряшов, эти лошади - твои?
- Мои, мои! Что, не ожидал?
- Удивительно... Ты ли это?
- Кто же другой, как не я? Ну, полезай в коляску, еще успеем поговорить.
Василий Петрович влез в коляску, уселся рядом с Кудряшовым, и коляска покатилась, дребезжа и подскакивая по мостовой. Василий Петрович сидел на мягких подушках и, покачиваясь, улыбался. "Что за притча! - думал он. Давно ли Кудряшов был беднейшим студентом, а теперь - коляска!" Кудряшов, положив вытянутые ноги на переднюю скамейку, молчал и курил сигару. Через пять минут экипаж остановился.
- Ну, братец, выходи. Покажу тебе мою скромную хижину, - сказал Кудряшов, сойдя с подножки и помогая Василию Петровичу вылезть.
Прежде чем войти в скромную хижину, гость окинул ее взглядом. Луна была за нею и не освещала ее; поэтому он мог заметить только, что хижина была одноэтажная, каменная, в десять или двенадцать больших окон. Зонтик на колонках с завитками, кое-где позолоченными, висел над дверью из тяжелого дуба с зеркальными стеклами, бронзовой ручкой в виде птичьей лапы, держащей хрустальный многогранник, и блестящей медной доской с фамилией хозяина.
- Однако хижина у тебя, Кудряшов! Это не хижина, а, так сказать, палаццо, - сказал Василий Петрович, когда они вошли в переднюю с дубовой мебелью и зиявшим черною пастью камином. - Неужели собственная?
- Нет, брат, до этого еще не дошло. Нанимаю. Недорого, полторы тысячи.
- Полторы! - протянул Василий Петрович.
- Выгоднее платить полторы тысячи, чем затратить капитал, который может дать гораздо больший процент, если не обращен в недвижимость. Да и денег много нужно: ведь уж если строить, так не этакую дрянь.
- Дрянь! - воскликнул в изумлении Василий Петрович.
- Конечно, дом неважный. Ну, пойдем, пойдем скорее...
Василий Петрович успел уже снять пальто и направился за хозяином. Обстановка квартиры Кудряшова дала новую пищу его удивлению. Целый ряд высоких комнат с паркетными полами, оклеенных дорогими, тисненными золотом, обоями; столовая "под дуб" с развешанными по стенам плохими моделями дичи, с огромным резным буфетом, с большим круглым столом, на который лился целый поток света из висячей бронзовой лампы с молочным абажуром; зал с роялем, множеством разной мебели из гнутого бука, диванчиков, скамеек, табуреток, стульев, с дорогими литографиями и скверными олеографиями в раззолоченных рамах; гостиная, как водится, с шелковой мебелью и кучей ненужных вещей. Казалось, хозяин квартиры вдруг разбогател, выиграл двести тысяч, что ли, и на скорую руку устроил себе квартиру на широкую ногу. Все было куплено сразу, куплено не потому, что было нужно, а потому, что в кармане зашевелились деньги, нашедшие себе выход для покупки рояля, на котором, насколько знал Василий Петрович, Кудряшов мог играть только одним пальцем; скверной старой картины, одной из десятков тысяч, приписываемых второстепенному фламандскому мастеру, на которую, наверно, никто не обращал внимания; Шахматов китайской работы, в которые нельзя было играть, так они были тонки и воздушны, но в головках у которых было выточено по три шарика, заключенных один в другой, и множества других ненужных вещей.
Друзья вошли в кабинет. Здесь было уютнее. Большой письменный стол, заставленный разною бронзового и фарфорового мелочью, заваленный бумагами, чертежными и рисовальными принадлежностями, занимал середину комнаты. По стенам висели огромные раскрашенные чертежи и географические карты, а под ними стояли два низеньких турецких дивана с шелковыми мутаками. Кудряшов, обняв Василия Петровича за талию, подвел его прямо к дивану и усадил на мягких тюфяках.
- Ну, очень рад, очень рад встретить старого товарища, - сказал он.
- Я тоже... Знаешь ли, приехал, как в пустыню, и вдруг такая встреча! Знаешь ли, Николай Константиныч, при виде тебя так много зашевелилось в душе, так много воскресло в памяти воспоминаний...
- О чем это?
- Как о чем? О студенчестве, о времени, когда жилось так хорошо, если не в материальном, то в нравственном отношении. Помнишь...
- Что помнить-то? Как мы с тобою собачью колбасу жрали? Будет, брат, надоело... Сигару хочешь? Regalia Imperialia, или как там ее; знаю только, что полтинник штука.
Василий Петрович взял из ящика предлагаемую драгоценность, вынул из кармана ножичек, обрезал кончик сигары, закурил ее и сказал:
- Николай Константиныч, я решительно как во сне. Каких-нибудь несколько лет - и у тебя такое место.
- Что место! Место, брат, плюнь да отойди.
- Как же это? Да ты сколько получаешь?
- Каких? Жалованья?
- Ну да, содержания.
- Жалованья получаю я, инженер, губернский секретарь Кудряшов второй, тысячу шестьсот рублей в год.
У Василия Петровича вытянулось лицо.
- Как же это? Откуда это все?
- Эх, брат, простота ты! Откуда? Из воды и земли, из моря и суши. А главное, вот откуда.
И он ткнул себя указательным пальцем в лоб.
- Видишь вон эти картинки, что по стенам висят?
- Вижу, - ответил Василий Петрович: - что же дальше?
- Знаешь ли, что это?
- Нет, не знаю.
Василий Петрович встал с дивана и подошел к стене. Синяя, красная, бурая и черная краски ничего не говорили его уму, равно как и какие-то таинственные цифры около точечных линий, сделанные красными чернилами.
- Что это такое? Чертежи?
- Чертежи-то чертежи, но чего?
- Право, друг мой, не знаю.
- Чертежи эти изображают, милейший Василий Петрович, будущий мол. Знаешь, что такое мол?
- Ну, конечно. Ведь я все-таки учитель русского языка. Мол - это такая... как бы сказать... ну, плотина, что ли...
- Именно плотина. Плотина, служащая для образования искусственной гавани. На этих чертежах изображен мол, который теперь строится. Ты видел море сверху?