Люда молчала. Он вцепился в нее и начал трясти, как сумасшедший, крича диким шепотом – жарким и горячим шепотом, потому что голос тоже предательски сел:
— Я тебя спрашиваю: ты меня любишь?!! Любишь меня?! Я спрашиваю: ты любишь меня?!
Он тряс ее от бессилия и отчаяния, потому что больше всего на свете боялся потерять ее и не хотел слышать ответ, который уже знал.
— Перестань трясти меня, как грушу! Отпусти! — крикнула Люда, топнула ногой и, наконец, с усилием вырвалась из его рук, поправляя платье и волосы.
Они стояли друг против друга и громко дышали, как выдохшиеся спринтеры на финише. Финиш. У любого финиша есть победитель и проигравший. Сергей опустился на скамейку, скрючился, обхватил голову руками и заткнул уши, чтобы не слышать то, что она сейчас скажет. Иногда ведь если не сказано, то и не сделано. Люда устало села рядом.
— Прости меня, Сережа! Я не выйду за тебя замуж. Мне кажется, я тебя разлюбила.
— Как?! Как ты это знаешь — разлюбила ты меня или нет?! — яростно прошипел он. — Еще десять дней назад ты меня любила!
Господи, все самое страшное стало сбываться! Боль бушевала в нем, испепеляя, как лесной пожар.
— Очень просто. Ты уехал, и мне стало хорошо. Я как будто освободилась от тебя и снова легко задышала. Как будто вырвалась из плена и снова почувствовала себя самой собой. Ты хороший, но я не могу быть с тобой. Я больше не люблю тебя. Мне правда жаль, что все так получилось!
— Тебе жаль? И это все, что ты можешь сказать? — спросил он, скривившись в желчной усмешке.
— Прости. Наверное, надо говорить какие-то другие слова, но я не знаю, какие. Иногда слова совершенно бесполезны. У меня почему-то совсем нет ни сил, ни слов. Я выдохлась. Хочу только, чтобы ты знал, что мне очень больно от того, что я делаю тебе больно. Поверь, мне так больно, что кажется я лопну от этой боли.
— Больно, больно, больно!!! Ты встречаешься с кем-то другим? С Валеркой?! — он глянул на нее, и слезы тут же обожгли его щеки. Он резко и зло, как наждаком, стер их рукавом рубашки.
— Нет, я ни с кем не встречаюсь. И Валерка мне не нравится. Ну то есть как «не нравится» — он нормальный, хороший, как все.
— Хороший, как я? — с сарказмом спросил он.
— Нет, — грустно улыбнулась она. — Ты лучше.
Он посмотрел Люде в глаза и увидел в них такую тихую решимость, от которой приходит окончательное понимание, что приговор обжалованию не подлежит: «Казнить. Нельзя помиловать». Точки расставлены в нужных местах. Чтобы не заплакать и сохранить остатки гордости, он сказал:
— Уходи!
Она встала, подошла к двери подъезда, обернулась сказать: «Сережа, прости меня, пожалуйста! Ты правда хороший!» — и скрылась в подъезде, исчезнув из его жизни на долгий сорок один год.
***
Как он болел ею, как проклинал себя! Да обладая такой женщиной, он должен был бы носить ее на руках, а он прятал доставшийся ему бриллиант в солдатское сукно и обращался с ним как с дешевым цирконом.
Конечно, он звонил Люде еще несколько раз и говорил всё, что говорят в таких случаях все влюбленные на земле: что понял свои ошибки, что изменился, любит, просит прощения и очень хочет начать все сначала. Он думал, что он сильный, а сила оказалась на ее стороне. Вот тогда он и понял горькую истину - тот, кто любит, всегда слаб и беззащитен. И больше никогда в жизни он не был слабым и беззащитным.
Через месяц он получил обещанное распределение в Белград и уехал в Югославию на два года. Там он встретил Лену, они поженились и через год родился сын. По молодости и глупости он думал, что женитьба спасет его от тоски по Людочке, но это была большая иллюзия. Сергей Иванович никогда не жалел, что женился на Лене, но очень быстро понял, что ни одна женщина не заменит ему Люду.
Дочка родилась много позже. Двенадцать лет прошло с тех пор, как они расстались с Людой, а он все еще болел ею, тосковал и очень хотел назвать дочь в ее честь. Жене имя не нравилось, и он всячески убеждал ее: «Ты просто пойми: это имя звенит, как хрусталь и блестит, как бриллиант на солнце! А значение «милая людям»? Да разве это не лучшее имя для девочки?). Проблема решилась сама собой. Дочь родилась двадцать девятого сентября, в день святой Людмилы. Сергей Иванович торжествовал, жена смирилась. Он называл дочь Людочкой, жена – Милой.
Долгие годы он, как скряга золото, скрывал ото всех свою любовь к Людочке, боясь лишним словом вычерпнуть хоть каплю своего чувства или разбавить его концентрацию. Его любовь была его тайной. Он всегда много работал, а когда к нему пришел успех и имя его стали упоминать в СМИ, первой мыслью было: «Интересно, Людочка слышала/читала? Что она думает? Не жалеет ли?» Со временем чувство наконец обрело покой, Сергей Иванович все реже и реже вспоминал о Людочке, а если и вспоминал, то уже без тоски. Когда-то она была для него всем – солнцем и небом. Но года облаками наслаивались друг на друга и все меньше и меньше пропускали солнечный свет.