— Слушай, Колоколов, нам нужно подумать о разведении белоснежных лисиц. Их вывели в Бакурианском зверосовхозе, — озабоченно и громко заговорил Татауров. В глазах его загорелся азарт. — Любопытный зверь, я тебе скажу. Ты видел этих белоснежных? — Он совсем оживился. — Белый волосяной покров с рисунком из черных пятен. Пятна расположены на концах лап, на морде, на хребте...
...Труднее оказалось с Коноплевой. Директор школы, признавая, что педагог она плохой, все же не отпускал ее. Просто так, из упрямства не отпускал. Асе и Колоколову пришлось раза два побывать в райкоме партии, пока все утряслось.
Когда Ася и Славка пришли к Ие и сказали ей об этом, с ней вдруг случилось непонятное. Вместо радости она почувствовала горечь и какую-то непонятную грусть.
Сестры стояли среди замусоренной комнаты с бугристыми, голыми стенами, а она растерянно сидела на кровати и смотрела на них. Сквозь слезы они виделись как в тумане.
Ей подумалось, что давным-давно и она была такой же, да только не сумела сохранить себя, свою душу, и теперь ей предстоит трудное: вернуться к самой себе. И еще ей показалось, что здесь, в Чапо, не такие уж плохие люди, а это, скорее, она была плохой. И совсем странное произошло дальше. Она поймала себя на том, что ей не хочется уезжать. Но это продолжалось только миг.
Она вскочила, засуетилась, загремела табуретами с дырками от выпавших сучков.
— Садитесь, девочки, садитесь!
— Что, от радости готова до потолка прыгать? — воскликнула Славка.
Ия остановилась перед сестрами — худая, с дергающимся уголком крашеного рта. Она смущенно, неуверенно ответила:
— Не знаю... Право, не знаю... Уезжать, конечно, нужно... Обязательно... Да вы раздевайтесь! Чаю попьем! — она бросилась к печке, но печка была холодной, закопченный чайник пустым, а стаканы немытыми. «Да и сахару нет», — вспомнила она и прошептала:
— А, черт!
— Ты не суетись! — остановила ее Славка.
— Посидим так, — добавила Ася.
Сестры сели к столу. Ия, стыдясь своего неуютного жилья, торопливо смахнула со стола какие-то крошки и тоже села. Но тут же вскочила, взяла с подоконника консервную банку-пепельницу, пачку папирос.
— Вы уж, девочки, не ругайте меня, — умоляюще попросила она. — Но, честное слово, сегодня я не могу... А вообще-то обязательно брошу! Обязательно!
— Да соси уж, ладно! — Славка усадила ее рядом. — Где-то я читала, что целовать курящую женщину — это все равно что лизать пепельницу!
Ия серьезно посмотрела на неё, уголок рта задергался сильнее.
Ася под столом толкнула ногу сестры и ласково спросила Ию:
— Куда ты теперь поедешь?
Ия пустила дым через нос, облокотилась на стол, сжала голову руками.
— Я бы поехала с вами, — ответила она, помолчав. — Вернее, за вами... За вами я поеду... следом, — говорила она прерывисто и непонятно.
Сестры смущенно молчали, не зная, что сказать. Ася отрывала ленточки от газеты, лежащей на столе.
— Вы не думайте... не считайте... что я такая... не знаю уж какая... Пропащая, что ли... Или вроде слякоти...
— Да что ты, Ия, милая! Мы и не думали...
— Я — человек! — прервала Коноплева Асю. — Я многое могу... Теперь могу, — поправилась она и резким тычком сломала папиросу о дно банки, придавила огонек.
— Ийка! Родная моя! Мы очень рады. Понимаешь... Как бы тебе сказать... — Ася с трудом подыскивала слова. — Один слушает жизнь и слышит в ней только, ну, например, тарахтенье телеги, а другой — слышит песню... Вот не умею я выразить, что чувствую... Но ты поймешь меня!
— Конечно, конечно! — Ия впервые широко улыбнулась, и удивленные сестры увидели, что лицо ее совсем еще молоденькое и даже, пожалуй, милое.
— Ах ты... путаница разнесчастная! — закричала Славка, вскочила, обняла Коноплеву и так стиснула, что та ойкнула. Все трое засмеялись.
Рассиялся март. Лучистые снега-светозары затопили поляны в тайге потоком снежного света. И с каждым днем половодье света все усиливалось.
В апреле потеплело. Иногда мимо окон уже проносились большие сверкающие капли. А однажды подул такой теплый ветер, что Ася выбежала раздетой на крыльцо и протянула ему навстречу руки. Ветер свистел в намокших ветвях, как в снастях корабля. Он несся через тайгу. Чистые реки лесного воздуха обрушивались на Чапо. Ветер пах соснами, мокрым снежком, шишками и озерами. А может быть, это лишь чудилось Асе?
Она, улыбаясь сама себе, вернулась в комнату и села переводить английскую сказку о трех поросятах. Теперь она занималась, не приглашая Славку. Та давно уже заметила это, но только сегодня взбунтовалась. Она встала перед Асей, подбоченилась.