Чара, балуясь, подмывала деревья, и они валились на воду, но все еще цеплялись за берег корнями, а река трепала их за зеленые космы, тянула, что есть силы, озоровала.
Под эти лежачие деревья и спрятали лодку, а сами сели в кустах на прохладный песок. Перед ними был узкий, длинный остров, заросший ольхой. За островом неслась река, а здесь остекленела тихая протока, розовая от зари. Взбулькивали рыбки, по стеклу разбегались круги. Сидели обнявшись, набросив на себя один плащ. За островом, на том берегу плотно сомкнулась тайга.
Славка что-то хотела сказать, но вдруг припала к Колоколову. За островом закричали ровно бы гуси, но только голоса эти были ниже, мощнее и музыкальней, словно проводили смычком по самым толстым и звучно поющим струнам виолончели.
Не успела Славка спросить, что это, как из-за острова взмыла огромная белая птица. Прекрасны были ее размахнувшиеся крылья. За ней, тоже поражая медленно машущими крыльями, выплыло еще несколько птиц.
— Лебеди! — шепнул Колоколов.
Птицы на розовой воде сияющего плеса чуть колыхались большими комьями снега. От них расходились круги. Розовая вода бросала отсвет, и царственные лебеди тоже слегка розовели.
У Славки глаза были испуганно восхищенные.
Вот пара лебедей, гордо изогнув змеино-гибкие шеи, подплыла к деревьям, что легли на воду, и стала щипать листья. Два других лебедя скользили к острову, скользили беззвучно и невесомо, как пена. Казалось, они плыли, не шевеля лапами. Просто их несло желание отведать свежей травы на бережке. Два других, перевившись шеями, чистили друг другу перья. А на середине протоки самый крупный и величавый лебедь-вожак вонзил в воду длинную шею и размахнул крылья, звонко ударил ими по воде, еще и еще раз ударил, и посыпался сверкающий ливень сначала вверх, потом на спину лебедя. Славка и Анатолий сидели обнявшись. Заря смотрела на них, тайга укрывала их, звонкая зарничка пела им.
Славка задела куст, ветка хрупнула, и лебеди все как один подняли головы, замерли. И тут в тишине протоки невидимый смычок ударил по самой толстой струне, и она пропела низко, звучно и печально. Лебеди взбросили крылья, с которых посыпались капли, и, тревожно крича, улетели за остров.
Славке показалось, что она и не дышала все это время, что она слушала какую-то смутную музыку. В ушах все еще звучала виолончель.
— А ты знаешь, как лебеденок отправляется в первое путешествие по воде? — спросил Анатолий. — Он сидит под крылом матери. Высунет головенку и глазеет, а мать плывет.
— Сколько же всего на земле, — задумчиво проговорила Славка. — Я никогда не забуду это лебединое утро.
Она откинула голову, и он поцеловал ее шею. Долго смотрел ей в глаза.
— Мне без тебя не жить.
— Если ты это сам себе скажешь через год — я вернусь, — проговорила Славка, обдавая его лицо теплым дыханием. — И если я сама себе это скажу — я вернусь.
Протока из розовой стала солнечно-пятнистой.
— Пора, — прошептала Славка.
— Я через три дня ухожу в Чапо.
— Как много еще! Целых три утра наших и целых три вечера!
И все-таки эти дни, пожалуй, оказались лучшими в жизни Анатолия Колоколова. Он был один, но он не был одинок. Его окружали кипящая на перекатах река, что порой неслась потоком сияния, гуси на песчаных косах, солнечные елани с дикими козами, лунный свет, сочившийся в лесную темноту, пахнущая соснами тишина, глухой мрак у костров. В последнее время все это было его жизнью. В ней теплились лучики надежды, вскипало нетерпение.
Руки хватались за весла, бурлила вода, лодка уносилась в поток сияния. Колоколов пробивался к заветной встрече.
Да что значит для молодости сто, двести километров по течению?
Он ночевал на песчаных отмелях, он смотрел радостные и страшные сны в лодке, привязанной к упавшему на воду дереву. И всю ночь под ухом хлюпала вода, всю ночь она, как люльку, колыхала его лодку.
Его ночные костры спускались все ниже и ниже по извилистой реке, и по их движению видно было, как он приближался к протоке с лебедями. И за то, что он пробивался к Славке, Чара поила его хрустальной водой, тайга угощала рябчиками, земля одаривала лунными ночами и серебряными дорожками на реке, небо стряхивало ему звезды и разжигало зори.
А Колоколов был беден, как бывает бедна молодость. Он мог в ответ этому лесному краю подарить только свою любовь.
И вот теперь последний костер его горел на берегу тихой протоки, где плавало несколько белых лебединых перьев.
Пройдут три дня, и костры его двинутся вверх по реке.
И кто знает, какие это будут костры?