Итак, уже в первые часы войны личное и общее для Андрея слилось воедино. Как-то особенно отчетливо он почувствовал, что в начавшейся схватке с фашистами будет решаться судьба того огромного, что зовется Родиной, Отечеством, и судьба его семьи — Тани, маленьких дочек. Одного от другого нельзя отделить.
А канонада не умолкает. Значит, наши стоят, не пускают врага. Молодец, Одинцов!
Одинцов — начальник тринадцатой. Андрей недолюбливал этого уже немолодого, вышедшего из сверхсрочников, с непокорной рыжей шевелюрой командира; недолюбливал за его излишне прямой характер, за то, что он бывал чересчур резок.
Как-то Андрей закрутился и забыл выслать на фланг положенный от заставы наряд. И надо же было случиться, что в ту ночь Одинцов выезжал на фланг и, конечно, обнаружил оплошность соседа, вскоре в отряде было не то партсобрание, не то совещание, и Одинцов при всем честном офицерстве «отоспался» на Андрее. После этого случая отношения между ними стали еще более прохладными.
«Ну мог же он, рыжая бестия, по-товарищески поговорить? — думал Андрей. — С кем не бывает ошибок. А то вылез на трибуну и хрипит: «Товарищ Грабчак ищет легкой жизни. Ему не границу охранять, а бахчу стеречь, и то без арбузов бы остался».
Какой смешной и по-детски наивной казалась сейчас Андрею неприязнь к Одинцову, в сущности очень хорошему и справедливому человеку, у которого не всегда доставало душевного такта, но зато была в нем какая-то крепкая основа: русская и советская закваска. Такие люди не теряют головы ни при каких обстоятельствах.
Одинцов не побежит. Он вгрызется в землю — и никакая сила не сдвинет его с места. В этом Андрей не сомневался, и шум канонады подтверждал его предположение.
Жарко, наверное, приходится Одинцову. Надо было бы ему помочь. А чем?
Грабчак зовет к себе командира отделения Безрукова. У него смешное имя — Харитон. Почему-то всегда при виде отделенного ему вспоминается песенка о неунывающем сельском почтальоне, который развозит любовные письма. Ничего себе Харитоша: рост почти два метра, вес девяносто килограммов. Богатырь!
— Слушаю вас, товарищ начальник! — голос у этого великана звонкий, как у молодого петушка, явно не по комплекции.
— Вот что, Харитон, — говорит Андрей, — бери свое отделение и ступай к шоссе, на подмогу тринадцатой. По всему видно, трудновато им там. Найдешь лейтенанта Одинцова, скажешь, что я послал. До завтра. А завтра возвращайся. Сегодня мы как-нибудь без вас обойдемся.
От такого дружеского тона, оттого что командир доверил ему, а не кому-нибудь другому опасное дело, сумрачное лицо Безрукова просветлело. Ему хочется сказать старшему лейтенанту что-то значительное, но он говорит привычное «есть!»
Минуту спустя, по-мужски сдержанно обнявшись с Андреем, он уводил одиннадцать бойцов на приглушенные звуки недальнего боя.
— Завтра возвращайся! — бросает ему Андрей вдогонку.
— Слушаюсь, — на ходу отвечает Харитон, хотя ни тот, ни другой не знают, что их ожидает завтра.
Следом за отделением Безрукова снимаются и остальные. Тайными тропами, известными лишь пограничникам, небольшими группами стекаются они к заставе.
Пришли они как нельзя вовремя. Фашисты решили овладеть советской заставой хитростью. Они послали взвод автоматчиков в обход, чтобы ударить с тыла.
Не успел Грабчак переступить порог заставы, как вбежал возбужденный Шелудько.
— Взвод румын. В ущелье, возле «трех мушкетеров» (так пограничники назвали три громадных причудливых камня), — выпалил он.
Андрей быстро распорядился и с десятью бойцами вышел наперерез автоматчикам.
Расположил он свою группу возле входа в ущелье, хорошо замаскировав ее. Как только фашисты, не подозревавшие, что план их разгадан, подошли к месту засады, пограничники забросали их гранатами, в упор расстреливали их из пулеметов. Взвод был разбит.
2
Грабчак потерял счет времени. Война шла третьи сутки, а ему казалось, что она продолжается вечность. Фашисты не оставляли заставу в покое. По нескольку раз на день они обрушивали на нее шквал огня, били из минометов, стреляли из орудий. Правда, атак, как в первый день, они не предпринимали. Против заставы, по предположению Андрея, действовало не более батальона, а скорее всего стрелковая рота, усиленная минометным взводом и двумя-тремя орудиями. Солдат у фашистов было не густо и они, обжегшись, осторожничали, полагались на минометы и пушки. И, надо сказать, огонь вражеских орудий делал свое дело. Казарма была разрушена, двор заставы перепахан. В квартиру угодил снаряд, взрывной волной выбило стекла. В квартире остались личные документы, и Андрей зашел за ними. Своего жилища он не узнал. Одежда, книги, посуда, игрушки — все было разбросано, перемешано с землей, кирпичом и стеклом.