— Вы мой пилот, — провозгласил он. — Пойдемте выпьем.
— Спасибо, мистер Лукман, но мне нужно домой. Я просто хотел подтвердить чартер.
— Да. Пойдемте. — Он повернулся и посмотрел на своих спутников, которые о чем-то яростно спорили. — Выпить хотите? — спросил он через плечо.
Он пьянее, чем думал Уолтерс. Оди снова сказал:
— Спасибо, но нет. Будьте добры, подпишите контракт.
Лукман повернулся и взглянул на листок в руках Уолтерса.
— Контракт? — Он на некоторое время задумался. — Мы должны заключить контракт?
— Таково обыкновение, мистер Лукман, — сказал Уолтерс. Терпение его подходило к концу. В глубине спутники араба кричали друг на друга, и внимание Лукмана разделялось между Уолтерсом и спорящими.
И еще одно. В споре участвовали четверо — пятеро, если считать и Лукмана.
— Мистер Аджангба сказал, что вас будет четверо, — заметил Уолтерс. — Иначе перегрузка. А вас пятеро.
— Пятеро? — взгляд Лукмана сосредоточился на Уолтерсе. — Нет. Нас четверо. — Но тут выражение его изменилось, и он благожелательно улыбнулся. — О, вы думаете, этот спятивший один из нас? Нет, он с нами не пойдет. Он скорее отправится в могилу, если будет настаивать перед Шамином на своем толковании слов пророка.
— Понятно, — сказал Уолтерс. — Тогда подпишите, пожалуйста…
Араб пожал плечами и взял листок у Уолтерса. Он разложил его на оцинкованной поверхности бара и с трудом начал читать, держа в руке ручку. Спор стал громче, но Лукман, казалось, не обращает на него внимания.
Большинство посетителей кабака были африканцами, причем кикуйю сидели по одну сторону, а масаи по другую. На первый взгляд, в этом обществе спорщики казались одинаковыми. Но теперь Уолтерс видел, что это не так. Один из спорщиков был моложе остальных, меньше ростом и стройнее. Кожа у него темнее, чем у большинства европейцев, но не такая смуглая, как у ливийцев; глаза такие же черные, но веки не окрашены.
Уолтерс повернулся к ним спиной и терпеливо ждал возможности уйти. Не только потому, что хотел увидеть Долли. Порт Хеграмет знаком с этнической враждой. Китайцы в основном оставались с китайцами, латиноамериканцы в своем баррио, европейцы — в европейском районе — о, не совсем обязательно и, конечно, не всегда мирно. Даже внутри этих общностей существовали четкие границы. Китайцы из Кантона не дружили с китайцами с Тайваня, португальцы имели мало общего с финнами, а бывшая Чили и прежняя Аргентина продолжали враждовать. Однако европейцам определенно не следовало приходить в африканские бары; поэтому, получив подписанный контракт, Уолтерс поблагодарил Лукмана и ушел быстро и с явным облегчением. Не прошел он и квартал, как услышал за собой гневные крики и вопль боли.
На планете Пегги каждый старается не вмешиваться в чужие дела, но Уолтерсу нужно было защитить предстоящий чартер. Он видел группу нападающих, окружившую одного человека. Вполне возможно, что африканцы напали на его нанимателя. А это уже его дело. Уолтерс повернулся и побежал назад — ошибка, о которой он, поверьте мне, впоследствии очень глубоко пожалел.
К тому времени как Уолтерс подбежал, нападающие исчезли, а хнычущий окровавленный человек на тротуаре оказался не из группы нанимателей: это был молодой незнакомец; он схватил Уолтерса за ногу.
— Помоги мне, и я дам тебе пятьдесят тысяч долларов, — сказал он неуверенным голосом; губы его распухли и кровоточили.
— Пойду за полицейским, — предложил Уолтерс, стараясь высвободиться.
— Никакой полиции! Помоги мне их убить, и я тебе заплачу, — рявкнул человек. — Я капитан Хуан Генриетта Сантос-Шмитц и вполне могу заплатить за твою службу!
Конечно, в то время я ничего об этом не знал. С другой стороны, Уолтерс не знал, что мистер Лукман работает на меня. Это неважно. На меня работают десятки тысяч людей, и совсем неважно, знает их Уолтерс или нет. Плохо, что он сразу не узнал Вэна, потому что лишь немного слышал о нем. Для Уолтерса в конечном счете это составляло большую разницу.
Я хорошо знал Вэна. Впервые встретил его, когда он был ребенком, воспитанным машинами и нелюдьми. Приводя для вас каталог своих знакомых, я его имел в виду под не-другом. Вообще он никогда не социализировался настолько, чтобы стать кому-нибудь другом.
Больше того, можно сказать, что он был врагом — и не только моим, но всего человечества — в те дни, когда испуганным и похотливым юнцом мечтал на своей кушетке в облаке Оорта, не зная и не беспокоясь, что его мечты сводят все человечество с ума. Конечно, это не его вина. Не его вина, что несчастные террористы вдохновились его примером и снова всех нас начали сводить с ума, когда могли это организовать, — но если мы займемся понятием «ошибки» и связанным с ним понятием «вины», мы снова вернемся к Зигфриду фон Психоаналитику, прежде чем вы это поймете, а я сейчас говорю об Оди Уолтерсе.
Уолтерс, конечно, не ангел милосердия, но он не мог оставить этого человека на улице. Вводя окровавленного незнакомца в свою маленькую квартиру, которую он делил с Долли, Уолтерс так и не понимал, почему он это делает. Конечно, этот человек в плохой форме. Но для этого существуют станции первой помощи, и к тому же жертва оказалась крайне несимпатичной. Всю дорогу до квартала, называвшегося Малой Европой, этот человек постоянно снижал плату за помощь и жаловался на трусость Уолтерса; к тому времени как он разлегся на складной кровати Уолтерса, обещанная плата составляла двести пятьдесят долларов, а критика характера Уолтерса звучала непрерывно.
Но кровотечение прекратилось. Человек сел на кровати и презрительно осмотрел квартиру. Долли все еще не было дома, и, конечно, квартиру она оставила в беспорядке: множество грязных тарелок на столе, всюду разбросаны ее куклы, белье сушится над раковиной, а с ручки двери свисает свитер.
— Какое грязное место, — сказал нежеланный гость. — Даже двухсот пятидесяти долларов не стоит.
С губ Уолтерса рвался резкий ответ. Но он подавил его вместе с другими, уже полчаса готовыми вырваться: в чем дело?
— Я помогу тебе умыться, — сказал он. — Потом можешь убираться. Мне твои деньги не нужны.
Избитые губы попытались изогнуться в усмешке.
— Как глупо с твоей стороны, — сказал человек. — Я капитан Хуан Генриетта Сантос-Шмитц. У меня собственный космический корабль. У меня доля доходов в транспортном корабле, который кормит эту планету, среди других моих предприятий. Говорят, что я на одиннадцатом месте в списке самых богатых людей.
— Никогда о тебе не слышал, — проворчал Уолтерс, напуская теплую воду в раковину. Но это неправда. Когда-то очень давно, но что-то было, какое-то воспоминание. Кто-то еженедельно показывался в новостях ПВ, потом каждый месяц или два. Ничто не забывается лучше, чем человек, прославленный десять лет назад. — Ты ребенок, выросший в корабле хичи, — неожиданно сказал Уолтерс, и человек взвыл:
— Точно! Ой! Ты делаешь мне больно!
— Терпи, — ответил Уолтерс и подумал, что же делает здесь одиннадцатый в списке богатейших людей. Долли, конечно, понравится эта встреча. Но Долли часто нравятся ее планы — как разбогатеть и купить островные плантации, или летний дом, или билет домой. Может, стоить задержать здесь этого человека под каким-нибудь предлогом, пока Долли не вернется? Или вытолкать его и потом рассказать Долли?
Но эта дилемма тут же разрешилась сама собой: дверь заскрипела, и вошла Долли.
Как бы ни выглядела Долли у себя дома — обычно глаза ее слезились от аллергии на флору Пегги, она вечно недовольна, у нее редко причесаны волосы, — но когда она выходит наружу, она ослепительна. И, очевидно, она ослепила неожиданного гостя, когда появилась в дверях, и хоть Уолтерс уже около года был женат на этой женщине со стройной фигурой и неулыбающимся лицом — и отлично знал, какой диете она обязана первому, и какому недостатку своих зубов — второму, сам он тоже был почти ослеплен.