Она вскоре поднялась, говоря, что нужно уложить вещи. Да и спать не мешает лечь перед отъездом пораньше.
Отпускать ее не хотелось. Можно было вполне провести вместе еще около двух часов. Галина Ивановна и сама всегда дорожила такой возможностью, а на этот раз Ковшов так и не смог уговорить ее.
Проводил до ограды тети Машиного дома. А потом отправился бродить по парку. Обошел его весь, во всяком случае все те аллеи и уголки, где бывали с Галиной Ивановной вместе. Его окликали, звали составить компанию. Останавливался переброситься словом и спешил уйти. Хотелось побыть одному.
Прислушался к своему настроению и усмехнулся: что это? Будто ему семнадцать, а не пятый десяток. Тоска не тоска, а щемит что-то. Неужели уж оттого, что пришла пора расстаться?
Да ведь впереди еще целая неделя! Больше того, он может задержаться в Ялте и на все десять дней. Если уж очень приглянется. Конечно, они поселятся в одном номере. И на деньги он скупиться не станет. Здесь, в санатории, он немного жался. А там нет, не станет!..
Он долго еще рисовал в своем воображении их жизнь с Галиной Ивановной в Ялте. Говорил себе, что непременно свозит их с девочкой на теплоходе в экскурсию по всему южному побережью. Пусть посмотрят и порадуются. Думал так, не смея признаться себе, что ему эта поездка в Ялту, кажется, стала еще нужнее, чем Галине Ивановне…
Накануне договорились, что Ковшов зайдет к Галине Ивановне, возьмет ее чемодан, и тогда уже все вместе они отправятся к автобусной остановке.
День снова выдался холодный. Дождя еще не было, но небо опять заволокло тучами, ветер сбросил у Ковшова с головы шляпу. Пришлось поднять воротник плаща.
Ковшов был уверен, что Галина Ивановна будет уже готова, может быть, даже выбежит ему навстречу. Ни Галины Ивановны, ни девочки нигде не было видно.
«Неужели отправились прощаться с морем? — спросил он себя, проходя через двор. — В такую-то погоду!»
Повариха появилась на шум его шагов откуда-то с другого крыла веранды. Она что-то дожевывала и при виде Ковшова обтерла рот краем голубого ситцевого передника. Смысл ее слов как-то не сразу дошел до него.
Тетя Маша провела его почему-то не в комнату Галины Ивановны, а к себе. Из уважения или потому, что сочувствовала ему? Гостиная у нее была шикарная, вся в мятом вишневом плюше. Не только портьеры на дверях и окнах, но и скатерть на круглом столе была плюшевая. И диван, на который повариха усадила Ковшова, тоже был обтянут этим плюшем. Ковшов зачем-то провел по ворсу ладонью.
— Я ей говорю, — продолжала повариха свое объяснение, начатое еще на веранде, — говорю: «Глупая ты, девка! Такого мужчину не ценить! Да другая бы так повернула, что он и про семью бы забыл! А ты…»
— А она что? — тупо, все еще плохо отдавая себе отчет в том, что произошло, спросил Ковшов.
Повариха всплеснула пухлыми руками.
— Хы! Она известно что! Будто вы ее не знаете. Она свое. Дескать, не тот он человек, тетя Маша. Зря, дескать, я с ним… Да и не могу я, говорит, ребенка на мужчину менять… Будто ее кто заставлял это делать. Поедем мы, мол, лучше с Натальей одни.
— Куда? — хрипло, не узнавая своего голоса, перебил речистую повариху Ковшов. — В Ялту?
Если б в Ялту! Он еще застанет их там. Найдет. Не может быть, чтобы не нашел. Зима. Народу не так много.
— Не-ет, — пропела повариха, еле ворочая толстой шеей. — Не в Ялту. И не домой. Не то в Москве она хотела еще пожить. Не то в Ленинград. Может, дескать, и не выберешься больше в такую даль. Одно слово, уехала. В седьмом часу.
В седьмом. Галина Ивановна задумала это еще накануне. Потому и ушла так рано. То цеплялась за каждую возможность встретиться, побыть вместе, а тут, в последний вечер… Она-то знала, что он последний!
К морю вела аллея пирамидальных тополей. Летом, одетые листвой, они, быть может, и красивы, теперь же в сумеречном свете ненастья их голые ветки напоминали воздетые в отчаянии к небу человеческие руки.
Когда Ковшов вышел к пляжу, ветер усилился, идти стало тяжело, ботинки вязли в песке.
На пологом берегу темнела кайма мокрого песка, на нее с шумом набрасывались волны, пытаясь слизнуть раскрашенный под мухомор деревянный грибок, валявшийся на боку. Больше вокруг не было ничего.
Ковшов и сам не мог бы сказать, зачем он пришел сюда. Опустил чемодан на песок.
Не тот он человек, сказала Галина Ивановна про него, Ковшова, поварихе. Не тот. А какого ей еще нужно? Она не знает, не догадывается даже, какую жизнь он собирался устроить для нее в Ялте!
Когда Ковшов наконец-то вспомнил про автобус, ветер уже разбушевался вовсю. Море грохотало, волны с шипением выплескивались на берег, подбирались уже к его ногам. Оглянулся на них еще раз и взялся за чемодан.