- И закрепиться на Дону и Чире, - продолжает мысль Ватутин. - Да, да!.. Это все подтверждается разведкой!.. Да и Еременко сообщает - до тысячи машин с пехотой движутся туда с юга… И танки идут… Грозно, очень грозно! Давай-ка теперь посмотрим, какие у нас есть козыри!.. Смотри-ка сюда!
Соломатин также нагнулся над картой.
- Во-первых, - загнул палец Ватутин, - кавалерийский корпус вышел на правый берег Дона; во-вторых, еще две дивизии переправились через Дон вот тут, севернее!.. Танки Родина ворвались в Калач… Что же остается? - Они встретились глазами. - Что остается? - повторил Ватутин.
- Уничтожить распопинскую группировку, - сказал Соломатин. - Это назрело…
Ватутин долго и тяжело думал.
- Да, ты прав! - сказал он. - Другого выхода нет. Надо сокращать линию фронта и высвобождать войска! Они нам крайне нужны! Контратаки могут начаться очень скоро.
Соломатин как-то заново взглянул на Ватутина, увидел его постаревшее, измученное лицо и негромко сказал:
- Лег бы ты спать, Николай Федорович. Ну хоть на часок… Честное слово, тебе надо отдохнуть…
Ватутин вдруг зло посмотрел на него и хлопнул ладонью по столу.
- Семенчук! - сердито крикнул он.
Семенчук тотчас же вбежал в комнату.
- Дай Соломатину черный кофе, его ко сну клонит! - сказал Ватутин и уже более мягко прибавил: - Да и мне заодно!..
Семенчук мгновенно исчез, а Соломатин, выдержав бешеный взгляд Ватутина, усмехнулся.
- Ну ты меня и напугал, Николай Федорович. Нельзя же так рявкать!..
- А ты меня рассердил, Соломатин! Ты понимаешь, что сейчас для нас самое главное? Нам надо наконец установить связь с войсками Сталинградского фронта!.. Кольцо должно быть замкнуто!.. - И еще раз повторил: - Замкнуто!.. Нельзя терять темпа!..
3
Силантьев видел много больших боев и трудных переходов, но никогда ему еще не приходилось участвовать в таком напряженном ночном сражении.
Когда он узнал о гибели Марьям, ему вдруг стало душно. Сам не зная для чего, он решил разыскать Яковенко, но встретиться им довелось только в Распопинской.
После взятия станицы Дзюба дал полку небольшую передышку, и бойцы разошлись по уцелевшим домам, чтобы хоть немного отогреться. Первый раз за много дней они отдыхали под крышей, защищенные от ветра и мороза бедным теплом остывших печей и хрупким заслоном покосившихся стен.
А на узких улицах Распопинской было тесно от брошенных машин и повозок. Повсюду, куда только падал взгляд, виднелись ящики, сплетенные из рисовой соломы так тщательно, словно в них должны были храниться не снаряды, а хрупкие бутылки с вином. Между повозками и кузовами разбитых машин лежало множество трупов. И хотя уже не было слышно выстрелов, в воздухе висел острый запах гари…
Тут же, в этой беспорядочной тесноте, толпились пленные солдаты. Одни были в высоких меховых шапках и зеленых шинелях, другие в каких-то ватниках, рваных и грязных, с головами, обмотанными тряпками. Но независимо от того, как они были одеты, все казались одинаково жалкими и растерянными. Это были солдаты, взятые в плен в Распопинской. Основная группировка еще продолжала сопротивляться километрах в десяти на юг.
Федор чистил автомат, примостившись на подоконнике в одной из хат. Проходя мимо, Силантьев увидел его в окне, увидел потемневшее, осунувшееся лицо, судорожно сжатые челюсти и какие-то ничего не видящие глаза. Он хотел было зайти, сказать Федору несколько слов, но не решился. В самом деле, что тут скажешь? До гибели Марьям они втайне были враждебны друг к другу. А сейчас, когда ее нет, нет и тени прежней неприязни. Все это куда-то ушло, а так жаль этого большого, дикого, одинокого парня. Словно смерть Марьям как-то сблизила, объединила их. Но разве об этом можно говорить?
…Убитых в бою похоронили на кладбище вблизи Распопинской. Их было пятнадцать. Всех положили в одну братскую могилу. Потом дали пятнадцать залпов в воздух…
Гробов не было, мертвых завернули в плащ-палатки, покрыли брезентом. Марьям лежала в верхнем ряду с краю, и Силантьеву казалось, что под грубой тканью палатки он видит светлые волосы и ясные карие глаза, такие большие и чистые, с голубоватым белком. Когда стали зарывать могилу и комья мерзлой земли упали ей на грудь, Силантьев вздрогнул и отвернулся. И вдруг увидал мертвенно-бледное лицо Яковенко. Федор стоял, прижав автомат к груди, и немигающим взглядом смотрел в могилу. Рядом с Федором стояла Ольга Михайловна. Ее глаза были заплаканы.
- Пойдемте! Пойдемте, Федя, - мягко сказала она и взяла его за руку. - Пойдемте, не будем смотреть…
Когда вернулись с кладбища, Силантьев на некоторое время потерял Яковенко из виду. В штабе было много дел, - от Чураева поступил приказ немедленно двинуться вперед и продолжать преследование. Кроме того, надо было собирать пленных и группами отправлять в тыл.
И вдруг к Силантьеву прибежал Терентьев, испуганный и растерянный, каким его никогда никто не видал.
- Товарищ замполит, идите скорее! Там Яковенко…
- Что Яковенко?
- Да с ума сошел, что ли?
Не спрашивая больше ни о чем, Силантьев выскочил на улицу и бросился вслед за Терентьевым. Они свернули за угол, пробежали между трофейными грузовиками, и тут Силантьев увидел несколько отчаянно мечущихся пленных солдат. Они бегали по снегу босые, а Яковенко, размахивая автоматом и не давая никому к себе подступить, даже своим, заставлял остальных солдат разуваться и сапоги их с маху закидывал в колодец на перекрестке.
- Заведите разутых в хаты! Немедленно выдайте им обувь из захваченных трофеев! Склад вон в той церкви, - быстро сказал Силантьев, а сам бросился к Федору и сильным неожиданным ударом свалил его на землю.
Яковенко упал, выронив из рук автомат, и, рыдая, пополз по снегу.
- Прекрати! - закричал Силантьев. - Прекрати сейчас же, слышишь!.. Встань! Встань! Я приказываю!..
Федор послушно встал, поднял автомат и, сгорбившись, пошел вдоль деревни. Силантьев не стал его удерживать. Проводив его взглядом, он подозвал к себе Терентьева, который уже успел развести пленных по хатам и теперь направлялся к церкви.
- Сколько человек он успел разуть?
- Восемнадцать, товарищ замполит. Сдурел парень совсем. Разума лишился. Чуть меня самого не пристрелил, когда я вмешаться хотел…
Силантьев вздохнул:
- Вот что, Терентьев, ты последи за ним. Пусть он будет в деле, но возле тебя. А то погибнет ни за грош… - Он помолчал и добавил: - А когда пленных опять обуешь, доложи.
- Слушаю! - сказал Терентьев и, прихватив двух бойцов, побежал к складу.
Через час полк Дзюбы уже двигался на юг, в ту сторону, откуда все слышнее доносился шум боя…
4
Вражеская группировка распадалась. Штабы Коробова и Рыкачева насчитали уже больше пятнадцати тысяч пленных. Однако между ними не было еще тех генералов, которых видел Силантьев. Где они? В окружении, среди оставшихся частей, или вывезены каким-нибудь прорвавшимся транспортным самолетом? По показаниям пленных, в окружение попали 5-я и 6-я пехотные дивизии румын, два полка 15-й пехотной дивизии и отдельные части 13-й дивизии.
Вся ночь и весь день прошли в боях, в которых с каждым часом терялись последние надежды румын прорвать окружение. Полк Дзюбы буквально с ходу вступил в бой. Однако на этот раз бой продолжался не больше часа. Стремительный, дружный напор - и войска противника в беспорядке отступили. Удачи последних дней, на удивление, переродили всех в полку - от командира до последнего солдата. Великое дело - победа. Малодушных она превращает в храбрых, а храбрым придает спокойствие и уверенность.
Дзюба расположил свой КП в одном из отнятых у противника блиндажей. Блиндаж был оборудован на совесть, но стены и пол его были политы каким-то сильным раствором, от которого щипало в носу и жгло веки.
- И как они тут сидели, - сердился Дзюба, - ведь просто не продохнуть. Откройте дверь, пусть хоть выветрится немного.