Поль Венсан! Курбатов невольно посмотрел в ту сторону, где находилась Жозефина. Он начиная понимать многое. Несколько мгновений молчал, как-то заново рассматривал человека, которого старался представить себе совсем недавно, когда шел по дороге. Почему-то он представлял себе его совсем иным. Каким, точно сказать не мог бы, но совсем иным…
Курбатов расстегнул сумку, вынул из нее записную книжку и карандаш.
- Как вы оказались в самолете? - спросил он.
- Меня пригласил полковник Гецке, - ответил Венсан, следя за рукой Курбатова, записавшего ответ.
- Откуда летели?
- Из Кенигсберга.
- Куда?
- В сторону Мюнхена.
Курбатов помедлил.
- Вы женаты? - вдруг спросил он.
Длинные пальцы Венсана крепче сжали полы пиджака на груди. Его знобило.
- Я был женат, - проговорил он.
- Так, - сказал Курбатов и снова поглядел в сторону кустов. - Почему же все-таки вас вывозили из Кенигсберга с таким почетом?
- Музыка не имеет национальности, - сказал Венсан напыщенно.
- Вы думаете? - задумчиво спросил Курбатов. - А вот я знаю женщину. Она любила одного знаменитого музыканта, но когда узнала, что он предатель-фашист, то бросила его…
Поль Венсан молчал. Он смотрел перед собой, о чем-то напряженно думая.
- Вы меня убьете? - вдруг спросил он.
Курбатов усмехнулся:
- Нет, зачем же, музыкант Поль Венсан, по-моему, сам покончил с собой…
Вдали на шоссе Курбатов вдруг заметил темную точку. Она приближалась. Нет, он не обманулся. До него донесся шум машин. Он выбежал на шоссе. Надо остановить их подальше от дымящегося самолета. Теперь он уже явственно различил вездеход, а за ним полуторку с солдатами. Когда машины были уже метрах в двухстах от него, Курбатов бросился им навстречу, размахивая руками.
В вездеходе сидел комендант штаба армии Фисунов. В сопровождении целого отделения солдат он петлял по дорогам, разыскивая подбитый немецкий самолет.
Через несколько минут Поль Венсан лежал в полуторке, на шинелях, которые скинули с себя солдаты.
Курбатов попросил Фисунова немедленно отправить машину вперед, а вездеход немного задержать.
Он нашел Жозефину там, где ее оставил. Она сидела на поваленном дереве, и по ее острому взгляду он понял, что она тревожно ждала его.
- Ну, Жозефина, - сказал он, улыбаясь, - сейчас мы поедем.
- Кто-то остался жив? - спросила она.
- Да, одного раненого мы отправили в госпиталь. Ранение неопасное… Будет жить… Ну, пошли, Жозефина.
Когда они отъехали километра три, позади раздался взрыв страшной силы. Жозефина невольно вздрогнула. Это наконец взорвался самолет.
…Еще один поворот шоссе. И машина вышла на прямую. Теперь до штаба было уже недалеко.
- До свидания, Жозефина, - сказал Курбатов.
Жозефина не сразу поняла его. Она сидела, немного подавшись вперед, и была где-то далеко в своих мыслях. Тогда Курбатов пожал ее руку, лежавшую на сиденье машины, и она повернула к нему свое измученное лицо. В ее глазах не было уже ни прежнего безразличия, ни отрешенности, - только печаль много пережившего человека.
- До свидания, господин Курбатов! - Жозефина придвинулась к нему и неожиданно крепко поцеловала…
На развилке дорог Курбатов вышел из машины и пошел к штабу. Через несколько шагов он оглянулся. Вездеход уже удалялся на большой скорости, и он разглядел лишь вскинутую кверху руку Жозефины. Она прощалась с ним…
А позади скрипели шаги Березкина.
- Товарищ начальник, - сказал он, приближаясь, - уж вы похлопочите, чтобы командир автобата выдал другую машину…
Курбатов вздохнул, похлопал Березкина по плечу и прибавил шагу…
ЗЕЛЕНАЯ «ЭМКА»
Поток машин устремлялся по улице Горького к стадиону «Динамо». Июньский день был раскален. Пахло асфальтом, и вдалеке, сквозь дрожащую дымку, дома виднелись оранжевыми, желтыми, зелеными пятнами, словно и их растопило солнце.
Машины блестели, рассыпая тысячи ярких искр. В этом сиянии улица казалась утренней и праздничной.
Алексей вел машину искусно, ловко пробираясь на большой скорости в сложном лабиринте, который образовывали автомобили, идущие впереди и по бокам.
- Так можно разбить машину, - сказал я наконец.
Алексей повернул ко мне смеющееся лицо:
- Что ж, и это иногда приносит пользу.
Перспектива провести два часа на стадионе под палящим солнцем не очень меня увлекала. Я не любитель футбола. С гораздо большей пользой для себя можно полежать на берегу Москвы-реки, где-нибудь в Серебряном бору.
Но он был упрямый человек и вез меня прямо в пекло на самой большой скорости, которую позволяло движение.
И все же, когда впереди показались флаги стадиона и машины стали притормаживать, так как многотысячная толпа, выходящая из метро, запрудила улицу, я попытался в последний раз воздействовать на него.
- Нам, наконец, надо серьезно поговорить, - решительно сказал я. - Все сроки прошли, я больше ждать не могу. Редактор…
- Пошли ты своего редактора, - перебил он, - к черту. Война кончилась три года назад. Я успел уже окончить два курса академии, а он все еще застрял под Курской дугой.
И, засмеявшись, начал обгонять очередную машину.
- Осторожнее! - сказал я.
- Эх, милый, - улыбнулся он, - не знал ты меня до войны, когда я был шофером… Я бы показал тебе, что такое настоящая езда.
- Значит, ничего больше не расскажешь? - спросил я, выдержав суровую паузу.
Он молча пожал правым плечом. Я почувствовал, что задание редактора останется невыполненным. В самом деле, что еще мог Алексей рассказать о себе? Журналисты написали о нем десятки очерков, в которых подробно изложены все его боевые подвиги.
Впервые мы встретились на Курской дуге, накануне пятого июля сорок третьего года, когда началось великое сражение. Он только что прибыл со своей танковой частью и командовал средним танком.
Я работал тогда военным корреспондентом фронтовой газеты и должен был написать очерк о молодом танкисте. Командир части указал на старшего сержанта Алексея Сорокина. И под танком, куда мы спрятались от сильного дождя и артиллерийского обстрела, состоялся наш первый разговор. Собственно, говорил только я, а он иногда отвечал «да» или «нет». Он был явно смущен тем вниманием, которое ему оказал представитель печати.
В боях на Курской дуге Сорокин получил орден Красного Знамени. Позднее, при форсировании Днепра, он одним из первых переправился на правый берег - за это ему присвоили звание Героя Советского Союза. Вскоре он стал младшим лейтенантом. И так как у него проявились недюжинные способности командира, то его быстро продвигали по службе, и к концу войны Алексей стал майором и командиром дивизиона тяжелых танков.
На фронте мы встречались часто. Почти после каждого большого боя я помещал о нем во фронтовой газете статьи. О нем писали и в московских газетах. Но слава не испортила его. Он оставался хорошим товарищем и, казалось, от боя к бою становился неуязвимей. Такое счастье было у этого человека. Смерть обходила его стороной.
После войны мы долго не виделись. Я знал, что он уже учится в военной академии, но, занятый делами разъездного корреспондента, никак не мог выбрать время, чтобы с ним встретиться.
И вдруг недавно, когда я оформлял документы в Фергану на строительство нового канала, редактор отложил в сторону командировочное предписание и сказал:
- У вас будет дело в Москве. Через несколько дней мы даем полосу «Бойцы вспоминают минувшие дни». Вы, наверное, знаете о судьбе своих фронтовых товарищей?
- Знаю, - ответил я, сразу же подумав об Алексее Сорокине.
- Нужно будет, чтобы кто-нибудь из них вспомнил свой самый значительный боевой эпизод.
В двух словах я рассказал о Сорокине редактору и получил задание встретиться с ним и написать очерк. Я разыскал телефон военной академии и через полчаса путем сложных переговоров с различными дежурными наконец попал в общежитие, а еще через несколько минут услышал его низкий, несколько запинающийся - последствие контузии - голос.