Шоноев взял старика под руку:
— Как вам понравился концерт?
— Очень хороший, очень. Какой красивый голос у этого парня, Дугаржапа. У меня прямо в ушах зазвенело. По радио совсем не то, что живого артиста послушать. Лихой парень.
— Дугаржап Дашиев… Это действительно наша гордость, — заметил Банзаракцаев.
— И откуда только такой голос берется? — удивлялся старик. — Лихой парень, лихой. Видный из себя… и лицо славное… Как говорят, на взгляд — красиво, на слух — приятно… Откуда он родом?
— Мой земляк, джидинский, — с гордостью отвечал Шоноев. — Значит, вы возвращаетесь домой с почетной грамотой, подарком… и еще с трактором.
— И еще с фотографией в газете и с записью на радио, — добавил Банзаракцаев.
— Ну?
— Хе! Неправду написали в газете… Это, говорит, из-за спешки. И парень из радио тоже изловчился… Ладно, ничего… Что я думал, то и сказал.
— О! Придется обмыть, — развеселился Шоноев.
— Обмоем, конечно, обмоем, — засмеялся Банзаракцаев. — Деньги-то есть, дядюшка?
— Как не быть! Действительно, обмоем. Раз уж еле-еле выбрался в город, ей-богу, надо повеселиться. — Бизья, проведя правой рукой по груди, ощутил деньги в потайном кармане.
В фойе гостиницы навстречу им шагнул мужчина лет тридцати, худощавый, среднего роста.
— Здравствуйте, отец, — улыбнулся он и протянул руку.
— Зять Гоша, что ли?
— А кто же еще? — захохотал Алдаров.
— Ай-яй-яй, как не стыдно не узнавать зятя, — защелкал языком Банзаракцаев.
— Да мы ведь виделись-то всего один раз, больше пяти лет назад, — стал оправдываться старик.
— Вот как?.. Нехорошо, нехорошо, — сказал Шоноев, мрачно глядя на Алдарова.
И тесть и зять сильно смутились.
— Ты как меня отыскал? — спросил Бизья.
— Утром девушки сказали… Потом вот газета… — Алдаров вынул из кармана номер «Бурят Унэн». — А давеча показывали по телевизору, как вам вручали награду.
— А-а… Ну, что мы здесь стоим-то… Поднимемся к нам, Гоша, — пригласил старик.
— Нет-нет, отец, поедем к нам. Дети, Бурзэма заждались, наверно…
— Поедемте втроем, Андрей Дармаевич, товарищ Шоноев, — предложил Бизья.
— Спасибо. Езжайте к своим внукам один. Банзаракцаев и я будем отдыхать. Поздно уже, да и устали мы.
— Да-да. Славно получилось, а то я беспокоился за вас… — сказал Банзаракцаев.
Усевшись в новенькую ярко-желтую машину марки «Жигули», Бизья полюбопытствовал:
— Собственная?
— Да.
— Сколько стоит?
— Семь с лишним тысяч.
Старик сильно удивился: «Где они деньги взяли?»
— Как дорого…
— Ничего. Две тысячи мои родители дали.
— А остальные?
— Остальные наши.
«Недоедали, должно быть, бедняжки, чтобы скопить».
— В долгах, наверно, сидите?
— Ничего.
— Сколько задолжали?
— Чепуха…
— Как это «чепуха»… Сколько?
Алдаров промолчал. Машина шла мягко, плавно.
Старик некоторое время сидел спокойно, потом вдруг, спохватившись, торопливо сказал:
— Гоша, у меня ведь нет подарков ни вам, ни внукам. Если магазины открыты, давай заедем. Говорят, что в городе магазины закрываются поздно.
— Оставьте, отец. Обойдемся без подарков.
— Что ты, это же грех! Где магазин? Подъедем.
— Поздно уже, отец. Магазины ведь до восьми работают. А сейчас… — Алдаров, пригнувшись, глянул на часы на приборной панели машины. — Сейчас уже почти десять.
«Ага, вот что я подарю! — решил старик. — Вот эти часы, которые мне сегодня дали, будут очень хорошим подарком!»
Пока поднимались на пятый этаж, старик порядком запалился. «Как высоко они живут. Лишний раз и на улицу-то не выйдешь», — подумалось ему. Зять нажал кнопку звонка. «Странные люди горожане — сидят за запертыми дверями. Почему бы не держать двери открытыми?» — удивлялся старик. За дверью послышались легкие шаги, щелкнул замок. Сердце у старого забилось, дыхание стало тяжелым и прерывистым. Бурзэма, гораздо более представительная, чем прежде, белолицая, пышная, встретила родного отца взглядом, одновременно испуганным и ожидающим. Руки ее, как бы не находя себе места, беспокойно теребили поясок цветастого синего халата. Некоторое время отец и дочь молча глядели друг на друга. Первым опомнился Бизья.
— Доченька… Как живете-то? — задыхаясь, прошептал он.
— Отец… — дрожащими губами с трудом выговорила Бурзэма и первый раз в жизни прильнула к отцовской груди. Алдаров взял из рук тестя часы и отложил их в сторонку. Отец с дочерью обнялись, поцеловали друг друга. Затем Бурзэма, вытирая глаза воротничком халата, засмеялась: