Прошлого в разговоре не касались, боясь обидеть друг друга, разбередить едва начавшие затягиваться раны; никто не желал возвращения былого холода и отчуждения.
Хлопнув еще одну рюмку, старик Бизья, — непонятно, почему — внезапно захотел похвастаться своими сегодняшними успехами. Всю жизнь человек презирал и осуждал хвастунов, всякого рода выскочек, а тут вдруг такое странное желание… Да, непонятно, непонятно.
— Дети, а я-то ведь речь сказал по радио. Обязательно послушайте. Отец ваш в старости сделался проворен, не хуже Ендона Тыхеева, легок на подъем, до всего мне есть дело, ха-ха! Только благодаря мне наш колхоз получил новенький, очень сильный трактор «К-700», ха-ха… Когда мне дали подарок, я, ваш отец, взял слово. Начальнику Мункоеву я сказал прямо: «Вы собираетесь давать нам трактор «К-700»? Если давать, то давайте. Вы, Мункоев, перед этими сотнями людей дайте мне свое слово». Сказал я это и чуть-чуть, поверьте мне, не начал было засучивать рукава. Скажу прямо: Мункоев испугался. «А вдруг этот неотесанный верзила подбежит и схватит за грудки — что тогда делать?» — так, наверно, он подумал, ха-ха… Вот поэтому он сразу согласился со мной. Да что тут говорить: если б я не был способен оказать своему колхозу такую услугу, зачем бы мне ехать сюда?.. Председатель наш, Андрей Дармаевич, дома-то петухом ходит, а здесь выглядит мокрой курицей: не смог, понимаете, трактор выпросить. Ей-богу, трус он самый настоящий. Вот так… Ну, Гоша, наполняй рюмки.
— Может, хватит… — негромко заметила Бурзэма, слушавшая рассказ хмельного отца, то бледнея, то краснея.
— Когда нам еще доведется выпить всем вместе? Не зря говорят, что у баб волос долог, а ум короток. Наливай, Гоша, — храбрился старик Бизья.
Было налито еще, выпито, и старик совсем опьянел.
— Эх, если б была жива моя Дугарма! Как бы она, бедненькая, порадовалась, глядя на вас. Ей-богу, такая вот бестолковая жизнь, да и весь белый свет тоже бестолковый, — Бизья шумно расплакался. — Кому я нынче нужен, кому я теперь опора? Может, зря живу на свете? Глупый я человек, бестолочь, дурак последний! — он всхлипывал и покаянно бил себя по голове здоровенным кулаком.
Глаза Бурзэмы похолодели; выразительным кивком она указала Гоше на соседнюю комнату. Тот понял, что жена приказывает ему приготовить постель для старика. Бурзэма внимательно глядела на отца; и во взгляде ее затеплилась не то жалость, не то тревога за него.
— Ты почему не спросишь меня о моем, твоего отца, житье-бытье, о домашних делах моих, доченька? Или не считаешь меня за человека? Сидишь, будто воды в рот набрала, и смотришь на меня злыми глазами. Как я должен это понимать? Скажи хоть что-нибудь наконец-то, — сказав так, Бизья глянул на дочь совершенно трезвыми глазами.
— Да нечего мне сказать, отец, — вздохнула Бурзэма. — О вашем житье-бытье мне рассказывают земляки, которые приезжают сюда.
— Письмо, хоть какую-нибудь весточку никогда не пришлешь…
Бурзэма в ответ лишь пожала плечами.
Старик налил еще одну рюмку и выпил.
— Не многовато ли пьете, отец?
— А почему б мне и не выпить один раз в жизни?! Ей-богу, денег у меня хватает… На десять жизней хватит — вот сколько у меня денег… Да-да, в моих деньгах можно утонуть, деньгами моими можно обернуть всю землю.
— То, что вы богаты, я знаю, отец… Недаром люди удивляются, куда он денет свои несметные тысячи.
— Ну и пусть удивляются. Когда собака не может укусить, ей остается только лаять.
Бурзэма, опустив голову, перебирала кисти скатерти.
— Доченька, а Гоша где работает?
Бурзэма, мгновенно изменившись в лице, отвернулась, вытерла ладонью глаза.
— Все-таки странный вы человек, отец. Стыдно мне за вас до того, что хоть сквозь землю провались… Инженер, работает на заводе! — сказала она, стукнув о стол кулаком.
— А-а… Действительно… А зарплата у него какая?
— Нам хватает.
— Машина у вас есть, дорогие вещи в доме стоят…
— Стараемся жить не хуже других…
— В долгах ведь сидите?
— Не очень, в этом году должны рассчитаться со всеми.
— А-а… тогда хорошо. Ты вся в меня пошла, бережливая, хозяйственная. Что ж, неплохо, — порадовался старик. — Однако же, чем брать в долг у кого-то, могли бы, наверно, занять и у меня? Я-то мог бы и подождать… Хороший я или плохой, но все же я ведь твой родной отец.
— Чем ехать куда-то аж в Исингу за деньгами, мы решили поискать где-нибудь здесь.
«Наверное, это и к лучшему: пошел бы слух, позорящий меня, что родной дочери деньги дал в долг», — сообразил старик, хоть и был пьян.