— Что я вижу! — Ашата воздел к небу руки. — О, старики, выжившие из ума! Как же мы раньше это не заметили? Смотрите, туча!
Старики живо подхватились со своих мест и воззрились на небо.
На юго-западном склоне темнело пухлое облако. Трудно было понять — движется оно или стоит на месте. А может, это дым повис над сосновым бором?
— Видится мне, будто оно дождевое… — сказал Банди и поморщился: уж очень малое оно.
— А по-моему, это дым, — возразил Чимит.
— Эх, вот бы ветер подул и к нам его подогнал! — Ашата мечтательно зацокал языком.
Все ждали, что скажет Гатаб. А Гатаб медлил. Он знал себе цену. Долго стоял он молча, наблюдая за едва заметным движением серого облака, а потом как бы нехотя обронил:
— Ладно, идемте назад. И без нашей помощи обойдется. Дождь будет…
Он подал знак, и все засобирались, торопливо хватая свою ношу.
Бальжинима с силой ударил коня плетью:
— Ну мне пора. Я к вам еще наведаюсь…
Гатаб проследил за всадником, пока тот не скрылся в соснах, а потом осуждающе покачал головой и сплюнул.
18
Балбар, не разбирая дороги, чуть не бежал к табору. Он чувствовал себя чужим здесь, будто и не видел никогда этих степных дорог, не ходил по ним, не ездил, и колхозные поля чужие, словно он не работал на этих полях. А есть ли тут хоть один луг или поле, которые не слышали стука копыт Балбарова коня! Балбар любил степь, ее запахи, звуки, разноцветье. Он был хозяином этой гостеприимной степи. «Ты здесь не нужен». Балбар до боли сжал зубы. Опять попытался он вытащить на свет свою обиду и заслониться ею, как щитом, но какой-то невидимый собеседник злорадно внушал ему: «Ты же отомстил! Тебе надо было во что бы то ни стало унизить человека, виновника всех твоих несчастий, — и этого ты добился. А вчера? Если бы не этот Дамбаев, все обошлось бы. Прибежал спасать… Имел я право, как отец, спросить у Бутид-Ханды о ребенке?» — «Да, но ты же начал крутить ей руки…» — насмешливо добавил его собеседник.
Поглощенный тяжким спором с самим собой, Балбар не заметил, сколько уже отшагал и сколько еще осталось идти. Вот так… Одних суток оказалось достаточно, чтобы столько наворотить. Ведь он хотел по-другому… Всю дорогу, пока ехал в поезде домой, думал Балбар, что перешагнул черту, за которой осталась его прежняя шальная жизнь.
Балбар остановился. Дальше идти не хотелось. Он сошел с тропы, бросился в тень под березки и уткнулся лицом в землю.
Он не помнил, сколько пролежал так. Вдруг донесся до Балбара далекий свист, а в той стороне, откуда он пришел сюда, аукнул тоненький голос.
«На обед идут, что ли? — Он быстро вскочил на ноги. — Не хватало еще, чтобы меня тут увидели…» Отряхнувшись, Балбар вышел на дорогу и посмотрел по сторонам — никого не видно, только рыженький суслик мелькнул в кустах шиповника. Потом опять послышался свист, все еще издалека, кажется, с южных лугов.
Балбар прибавил шагу.
«Надо уезжать отсюда. Лес продам и уеду в город, — решил он не колеблясь. — Мне здесь не жить. Все. Надо уезжать». Горячая кровь толчками забилась в его висках.
Он вышел к стоянке и неожиданно наткнулся на костер, у которого спиной к огню сидела Дарима.
Балбар уже сделал движение кинуться обратно, когда Дарима обернулась.
— Здравствуй, Дарима, — сказал он, едва шевеля губами.
— Здравствуй… — Дарима покраснела, Балбар это заметил и смутился еще больше. Вокруг никого не было. Дарима поднялась, и с минуту они стояли лицом к лицу, не зная, о чем говорить.
— Как ты живешь, Балбар?
От ее участливого тона у Балбара перехватило дыхание. Губы Даримы были плотно сжаты, а в глазах стояли слезы.
— Прости меня…
— Я рада, Балбар… Очень рада, что ты сказал мне эти слова, — сказала Дарима и отошла в сторону.
За кустами послышались голоса трактористов, грубоватый говор и смех, а со стороны реки подходила к костру Бутид-Ханда с полными ведрами воды.
Вскоре на таборе стало шумно, как это бывает во время полевых работ. Наскоро умывшись, люди рассаживались кто где, доставали чашки-ложки и в ожидании обеда переговаривались между собой. Казалось, они с утра были заняты обычным для себя делом, и потом, пообедав, разойдутся каждый в свою сторону. Но все понимали, что встреча с огнем неотвратима, а как она произойдет — никто не знал.
«Я рада, Балбар…» Голос Даримы дрогнул, а глаза потеплели, когда она произносила эти слова. И в душе Балбара, как далекий огонек, показавшийся путнику в глухую непроглядную ночь, мелькнула искра надежды. Балбар незаметно вытащил из кармана сложенный лист бумаги и подошел к Дариме сзади: