Балбар сдвинул брови и сердито посмотрел на товарища, а Галан поднялся.
— Куда торопишься? — холодно спросил его Гунгар.
— Как куда? Работать… И вам советую.
— Аа-а, — с усмешкой протянул Гунгар, — в бинокль смотреть будешь? Так? Да? — и приставил к своим глазам кулаки.
— Пусть идет, — сказал Балбар, — только вот что, Галан, зайди-ка на табор и скажи Дариме, чтобы пришла сюда.
— Зачем?
— Это тебя не касается! — вмешался Гунгар. — Скажи — и все…
— Иди сам. Я тебе не слуга. — Галан решительно повернулся, но не успел шагу ступить, как, споткнувшись о подставленную Гунгаром ногу, тяжело рухнул на землю. Они не сразу поняли, что произошло. Гадая вдруг застонал, потом кое-как привстал на одно колено, поддерживая окровавленную руку.
— Зачем же вы, гады… — Он чуть не плакал от боли и обиды.
Галан сильно побледнел и, видно испугавшись хлеставшей из пораненной руки крови, потерял сознание. Гунгар как ошпаренный подскочил к нему:
— Ты чего, друг? Что это ты?
Увидев бутылочный осколок, торчащий из ладони парня, он разом отрезвел.
— Балбар! Вытащи стекло, я не могу…
У Балбара подкосились ноги, он опустился рядом с Галаном.
— Тала, потерпи, я сейчас…
Балбар осторожно потянул пальцами за осколок, липкая теплая кровь брызнула ему на руки, а Галан застонал. Не соображая, что предпринять, Балбар выпрямился во весь рост и крикнул:
— Эй! Люди! Сюда-а!
Гунгара рядом уже не было.
«Трус. Сволочь!» — мысленно выругал его Балбар и сплюнул. Сознавая свою беспомощность, он все же опустился на корточки перед Галаном, расстегнул ему ворот, оставляя на рубашке кровавые следы. Наконец парень открыл глаза.
Когда на крик прибежали женщины-поварихи, Галан уже сидел. Он сам вынул осколок, но кровь из руки все текла.
— Перевяжи, — попросил он Балбара.
Тот уже начал снимать с себя рубаху, когда Бутид-Ханда, прибежавшая раньше всех, оттолкнула его.
— Когда ты только ума наберешься, — зло сказала она. — Отойди.
Бутид-Ханда разорвала свой белый платок на ленты и стала делать Галану перевязку.
— Зачем тебе нужно было с этими пьяницами связываться? — сердито спросила она.
— Я не пил. Просто случай дурацкий вышел. Ничего, пройдет…
У Балбара отлегло от сердца. Он стоял за ближними сосенками и увидел, как подошла Дарима с кувшином воды в руках, поставила его на землю, а затем, оглядевшись, заметила Балбара и посмотрела на него холодными глазами.
«Думаешь, я?» — хотел сказать Балбар, но понял, что оправдания его неуместны.
Он подхватил свою куртку с травы, вышел из-за сосенок, во тут его окликнула Дарима и встала у него на дороге.
— Опять? — спросила она, прищуриваясь. — Хочешь повторить все сначала, да? И почему ты такой, Балбар? От тебя только несчастье людям. — Она горько скривила губы, видя, что он собирается что-то возразить ей. — Уезжай отсюда. Зачем ты сюда приехал?
— Я исполню твое желание, — сказал Балбар, когда Дарима отошла от него и зеленые мохнатые ветки сомкнулись за ее спиной.
Он перебросил через плечо свою куртку и, не оглядываясь, кинулся на тропу.
Балбар шел быстро. В груди у него хрипело, дышать было трудно. Сапоги на ногах стали тяжелыми, словно к ним привязали гири. И хотя тропа была некрутой, вела по отлогому склону, Балбар быстро выдохся. Судорожно хватая ртом воздух, будто рыба, выброшенная из воды, он остановился и сел на пенек у тропы.
«Я знаю, что мне делать, знаю», — обессиленно твердил он.
Пахло дымом стелющегося по низине пала; оттуда, где еще недавно Балбар стоял перед Евсеем Даниловичем, изредка доносились голоса, во сквозь сосны, густо росшие по склону, невозможно было разглядеть, что там творилось… Мошка набивалась в уши, лезла в глаза. Балбар поднялся и снова затопал в гору, слабо отбиваясь от мошки, безразличный и опустошенный, будто из груди у него вынули сердце…
19
Сосны горели… Огонь был так близко, что людей, стоявших у заградительной полосы, обкатывали волны горячего воздуха. С треском и шумом падали деревья, поджигая мелкий кустарник и траву. Птицы, не успевшие выхватить птенцов из своих гнезд, кружились над ними, обжигая крылья.
Люди, стиснув зубы, смотрели на приближающийся огонь: смогут ли они осадить его буйную силу? Каждый держал в руках длинную палку с пропитанной бензином тряпкой на конце, ожидая сигнала Евсея Даниловича.