— Перепаши. Слышишь? — спокойно потребовал Володя.
— Зачем? — Гунгар, все еще сидя, повернулся к нему.
— Мелкая пахота, глубина борозды всего с вершок. А сколько огрехов, не поле, а тигровая шкура. Скажи-ка, Гунгар, что сделала тебе земля, что ты так поиздевался над ней?
— Ты брось, бригадир. Подумаешь! Еще не такое делается в колхозе…
— Ну вот что, надо перепахать. Весь день ты гонял трактор вхолостую, столько горючего сжег! Не перепашешь — выложишь издержки из собственного кармана.
Володя пошел к своему коню и, уже садясь в седло, предупредил:
— Приеду утром, проверю.
— А что, если не сделаю, драться будешь? — крикнул Гунгар, но Володя уже ускакал, только всклубилась пыль под резвыми ногами лошади.
Гунгар махнул ему вслед рукой, будто прогоняя, и выругался: начальник нашелся, и так сойдет!
Рано утром, когда солнце поднялось только на высоту шеста для аркана, к стоянке механизаторов подкатила машина с людьми. Трактористы уже готовились к работе.
— О, к нам делегация. Милости просим, милости просим, — Гунгар, еще не рассмотрев, кто там в машине, стал комично расшаркиваться и делать приглашающие жесты, вызывая смешки у трактористов.
С кузова спрыгнули несколько молодых ребят. Среди них была учетчица Бутид-Ханда.
— Наш привет комсомолии! — словно лозунг провозгласил Гунгар и вдруг запнулся, увидев, как тяжело, с помощью ребят, слазят с машины старики. Их было около десятка, древних стариков. Гунгар оторопел: из кабины кряхтя вылезал его старый больной отец, всю жизнь с начала образования колхоза проработавший скотником.
— Уважаемые, я хочу, чтобы вы оценили работу тракториста Гунгара Жигжитова, — обратился к старикам Володя и указал на поле: — Эту землю он вспахал вчера. Пойдемте.
У Гунгара заклокотало в груди, и он, еле сдерживая в себе ярость, хрипло спросил:
— Хочешь на посмешище меня выставить, бригадир?
— Я тебя предупреждал, Гунгар. Приезжал с рассветом, а ты храпел вовсю.
Гунгар покуражился бы, уж он бы сказал Володе кое-что. Но сзади ковыляет отец со своей тросточкой из вербы, старейшины села возмущенно шушукаются, да комсомольцы эти с важными лицами… «Черт побери, надо было перебороздить ночью…» Гунгар опасливо поглядывал на отца.
Подойдя к полю, бригадир остановил всех:
— С давних времен поле Шанарты было урожайным, кормило народ. Недаром и называется оно — Плодородное. Смотрите, вот это поле вспахал Гунгар.
— Стой здесь, не смей делать и шагу, негодный, — громко сказал старый Жигжит сыну, увидев, что тот намерился ускользнуть в сторону. Старик заковылял по вспаханному полю, то и дело тяжко наклоняясь, чтобы получше рассмотреть землю. Остальные двинулись следом.
— Ай-яй-яй, это ведь надо так изуродовать землю, — повернулся к Гунгару один из старцев. — Где твоя совесть, сынок?
Гунгар уселся на кочку дерна, вывороченную плугом, и уставился на свои колени. Пройдя немного по неровной борозде и возвратись, Жигжит остановился перед ним. Лицо старика было сурово, от волнения и ходьбы на лице выступили мелкие капли пота.
— Почему не пожалел моей старости, вот этих мозолистых рук, почему? — он растопырил коричневые пальцы, плохо гнущиеся в суставах. Голос Жигжита срывался и гневно дрожал: — Это земля, которая кормила нас в тяжелые годы войны, на которой растили своих потомков мои предки, чем провинилась перед тобой, Гунгаром, что ты вот так безжалостно изрезал ее, искромсал? Встань! Ответь людям, если в тебе осталась хоть капля стыда! Встань, говорю!
Гунгар, красный, не зная, куда девать руки, медленно поднялся с кочки.
— Плуг с самого начала берет глубоко, а дальше — то соскакивает с борозды, хватает в стороне, то срезает слегка дерн и скользит себе легонько. Какой хитрый плуг, — кольнул дед Банди, покачивая острой бородкой.
— Приходилось пахать и на коне, и на воле. Чем жизнь становится лучше, тем работать легче. Но, оказывается, некоторые уж слишком легко хотят прожить, — вздохнул дед Гатаб.
Бригадир не вмешивался в разговор, давая людям высказаться.
— Что стоишь, молчишь, как суслик с травинкой во рту? Говори, бесстыжий! — дедушка Жигжит хотел погрозить сыну палкой, но слабая рука выпустила ее.
«Что же это? — думал Гунгар. — Кто мог ожидать такого поворота? Закутаться бы сейчас с головой и ничего не слышать и не видеть, что сказать отцу, этим старцам? Что-то надо сказать, а то съедят живьем».
Люди насторожились. Гунгар что-то сипло пробормотал, откашлялся и наконец решился: