…Явившись на работу, Бизья обычно не сразу приступал к делу. Отойдя в сторонку от бревен, завезенных для строительства, он, сложив ноги калачиком, усаживался на зеленую травку, доставал кисет, свою видавшую виды трубку, выбивал ее о мозолистую ладонь, старательно наполнял табаком, после чего принимался не спеша курить. В этом смысле он был довольно-таки странным человеком. Он курил только один раз — перед тем, как приступить к работе. В другое же время — будь то дома или на улице — он и не помышлял о табаке. То ли это его утренняя трубка, выкуриваемая перед работой, помогала ему сосредоточиться и обдумать, что и как надо сделать сегодня; то ли уж это была просто глубоко укоренившаяся привычка, столь же обязательная, как утреннее умывание. Так вот и сиживал старик, опершись локтями о колени и как бы любуясь уже сделанным, и обводил загоревшимся взором то, что создавалось его руками.
Закончив курить, он заворачивал трубку в кисет, прятал все это в карман куртки, которую тут же аккуратно складывал в сторонке, после чего доставал из брюк обернутый в черный лоскут ставший совсем тонким от долгого употребления оселок и начинал править лезвие топора. Время от времени поплевывал на оселок, ногтем большою пальца пробовал остроту лезвия. И все это делалось не спеша, обстоятельно, но стоило лишь взглянуть на любовно заточенный инструмент, и любому становилось ясно, что перед ним труженик серьезный, дело свое любящий и делающий его на совесть, по-хозяйски. На этом подготовительная часть работы заканчивалась. А завершалось все еще одной странностью — старый плотник снимал с себя обувь. «Такого плотника, который работал бы босиком, я в жизни не видывал, да и от других о таком не слышал. Все у него не как у людей. Видно, хвастается своими косматыми, будто у медведя, ногами», — осуждающе толковал Ендон Тыхеев.
Вместе со стариком работал его свояк, двадцатилетний парень по имени Данзан.
— Ну, свояк, начнем, что ли? — по обыкновению спросил старик у Данзана, после чего, поплевав на ладони и крепко сжав топорище, с неожиданной легкостью вскочил на ноги.
Данзан, здоровенный малый, румяный, с ямочками на щеках, был несколько глуховат. Последние два года он, работая при старом плотнике, пообвык, кое-чему научился.
Старик Бизья приблизился к уложенным на поперечные лежаки длинным бревнам. Под них с обеих сторон, чтобы они не раскатились, были предусмотрительно подложены куски коры. Бизья обошел вокруг, оглядел все это придирчивым оком.
— Ого, прекрасное дерево, — говорил он, будто обращался к невидимой толпе. — По такому дереву мой топор пойдет как по маслу. Отличный материал, — заключил он и даже прищелкнул языком от удовольствия.
Плотники, как известно, для того, чтобы внутренняя стена будущего дома была гладкой и ровной, используют бечевку, натертую сажей или мелом. Ее туго натягивают вдоль бревна, после чего оттягивают на манер тетивы и отпускают. Следует короткий щелчок, и от одного конца бревна до другого остается строго прямая черта. Однако старик Бизья в таких случаях полагался только на свой глаз и руки, не уступающие по точности любой линейке. Не теряя времени на всяческого рода ухищрения, он сразу брался за топор. Эх, если б вы только видели, как он тесал бревна! Ровнехонько, не спеша и, казалось, не прилагая никаких усилий. Одновременно с ударом топора он с коротким хеканьем выдыхал воздух. Стесанная поверхность выходила столь гладкой и блестящей, что в пору лизнуть языком.
— У каждого дерева своя особенность, свой нрав, Данзан, — поучал старик и наставительно поднимал при этом палец. — Не следует бездумно набрасываться на бревно, едва его прикатят. Прежде с деревом надо познакомиться, разглядеть в нем все извилины, все сучки и изъяны. Начинаешь рубить — не спеши, не орудуй абы как. Далее, когда опускаешь топор, успевай выдохнуть, умей расслабиться, чтобы дать себе отдых в этот момент. Резвый конь бежит ровно, расстояния покрывает большие. Вот почему учись работать спокойно и аккуратно.
Старательно следуя советам старого мастера, Данзан мог теперь, если нужно, без труда срубить дом и в одиночку. И все же он сознавал, что до учителя ему еще далеко. Бизья же мечтал воспитать мастера, не уступающего ему самому, и поэтому, принимая работу своего ученика, старался не ворчать, не придираться, а спокойно и доброжелательно объяснял, что, где и как можно сделать лучше. А если уж замечал сделанное из рук вон плохо, быстренько исправлял сам. И в таких случаях Данзан, парень самолюбивый и упрямый, злясь в глубине души, сжимал зубы и с большим рвением брался за работу.