— Норжима, достань-ка из сундука мою новую нижнюю одежду, — послышался из полутьмы негромкий голос. — И мыло и полотенце тоже понадобятся.
— Что, что вы сказали?
Бизья все тем же спокойным тоном повторил свою просьбу.
— Так ведь баня-то сегодня не работает…
— А зачем мне баня. Разве в Исинге воды не стало?
— С ума сошли — ведь вечер уже, прохладно стало…
— Ничего, ничего, делай, что говорят. Сейчас самое время для купания. Вода теплая, да и берег безлюдный…
Все еще пребывая во власти прежних мыслей, Норжима поспешно извлекла все требуемое.
— Пойдем вместе. Спину мне потрешь.
— Бог с вами, что это говорите-то? — изменившимся голосом произнесла совершенно ошеломленная Норжима. — Отродясь я ни одному мужчине не терла спину. Совсем уж совесть потеряли, если предлагаете мне такое. Я ж со стыда сгорю.
— Не бойся, ничего нового ты не увидишь, — хладнокровно отвечал старик. — Уже стемнело. Потрешь мне спину — и все дела. Ну, пошли, что ли…
Когда они вернулись с купанья, их ждал слегка хмельной Ендон Тыхеев.
— Пригнал я коней на берег и вдруг слышу — какая-то огромная рыбина играет у берега. Вот и прибежал к тебе, чтобы предложить порыбачить вместе. А оказывается, это вы там резвились, — захохотал Ендон.
«Это ж подумать только — нюх на всякие пакости у этого Ендона, как у охотничьего пса. Ох, стыд-то какой!» — подумала Норжима и быстренько юркнула в дом.
— Почему ты подглядываешь, когда люди купаются? Ей-богу, получишь ты у меня сейчас промеж глаз! — не на шутку обозлился Бизья.
Зная тяжелую руку плотника, Ендон сделал шаг назад и извиняющимся тоном сказал:
— Экий горячий, уж и слова тебе не скажи. Я ведь понял, что это ты купаешься, а не кто иной. Слепой бы догадался. Ты, Бизья, не сердись на меня. Я специально пришел, когда услышал, что ты едешь в город. Я немало поездил по свету, потому и хочу перекинуться с тобой двумя-тремя словами.
В общем, они были друзьями с самого детства. «Их водой не разлить», — бывало, говаривали о них. Но, возмужав, оба они здорово переменились. Из Ендона вышел человек разбитной, не слишком аккуратный. Скупости в нем не было ни малейшей. Любил повеселиться в кругу друзей, не отказывался и выпить при случае. Весельчак и балагур, он не прочь был приволокнуться за женщинами. Не слишком гнался за богатством, не был способен ради наживы работать до изнеможения. Каждый год отправлялся в какие-то поездки по стране и даже успел побывать за границей. Бизья же был нрава иного — прижимист, скуп, накопительство стало его единственной страстью. Это было всем известно. И однако ж при всем при том оба они были работники отменные. Каждый из них в своем деле считался первым. Последние двадцать лет животноводы стали наиболее уважаемыми людьми на селе. Поэтому по части известности и почета Ендон Тыхеев оставил Бизью Заятуева далеко позади. В президиуме колхозного собрания — Ендон, на районном совещании — Ендон, в газетной статье или в передаче по радио — опять же Ендон. За минувшие десять лет Ендон, и всегда-то любивший показать себя, вдоволь познал вкус славы. Бизья Заятуев в душе завидовал ему, порой даже злился. Однако Бизья, прочно попавший во власть наживы, считал, что Ендон попусту выбрасывает на ветер и время, и деньги. И это его успокаивало, убеждало в том, что сам он живет жизнью более правильной, нежели легкомысленный Ендон.
— Эх, Бизья, живем-то мы на свете лишь один раз. Если есть возможность, надо успеть повидать мир. А мир-то велик и интересен. В прошлом году, в декабре, ездил я отдыхать на Черное море. Здесь у нас зима стоит, мороз, снегу по колено. Вылетели мы утром из Иркутска и, не успело еще солнце закатиться, уже прибыли в Сочи. Кругом зелень… тепло… хоть в одной рубашке ходи… — рассказывал Ендон, вступая в дом следом за Бизьей. — Ты понимаешь, что такое лететь на самолете? Уж на что вроде бы высоки облака, а ты смотришь на них сверху вниз, и кажется тебе, что они лежат прямо на земле. Будто чисто вымытую овечью шерсть разложили по земле для просушки. А по радио тебе объявляют, что летим на высоте десяти километров, снаружи 50 градусов мороза. А ты сидишь себе в кресле, и на тебе всего лишь пиджак… Интересно все это, очень интересно. Небо синее, синее, совсем чистое и пустое, одно лишь солнце сияет посреди этой синей пустоты.