— Ага, вот ты где, пионерия…
Натка вздрогнула и оглянулась. Увидев остановившегося в нескольких шагах от нее Баянова, удивилась еще больше, потому что не слышала, как он подошел. Он сделал несколько шагов к ней, и она съежилась под его взглядом. Лицо его было перекошено какой-то странной улыбкой, но Натку пугали прежде всего глаза. Было в них что-то жестокое, темное, неподвижное. Натка невольно попятилась, сердце ее часто-часто забилось.
Она стояла над темным потоком, над самой его серединой, где, закручиваясь спиралью, шумела ледяная вода.
— Вот и наедине встретились… — снова сказал Баянов, подвигаясь к ней ближе.
Оступившись, Натка судорожно ухватилась за куст, нога ее начала погружаться в мокрое месиво снега.
— А-а-а-а! — отчаянно закричала Натка.
И в тот момент она услышала над собой хриплое дыхание. Чьи-то сильные руки подхватили ее.
— Шутить надумали, Александр Иванович? — тихо, задыхаясь, спросила Клавдя. При этих словах Баянов крепко прижал Натку к мокрой шинели.
— Наташа, что с тобой? — тряся Натку и прижимая ее к себе, несколько раз переспросил Баянов. — Разве ты меня не узнала? Смотрю, пятится, пятится к самому крути ку. Вода-то ходуном ходит. Сорвешься — попробуй выплыви.
— Видимо, показалось ей что-то, — тяжело, с остановками проговорила Клавдя. — А вы-то как здесь очутились, Александр Иванович? — Клавдя взяла Натку за руку и быстро пошла по дороге. И, уже почувствовав себя совсем в безопасности, Натка только теперь поняла, что минуту назад жизнь ее висела на волоске.
— Что же это война с детьми делает, — не ответив на вопрос Клавди, продолжал сокрушаться Баянов. — И у детей нервы обнажены, если им черт знает что мерещится.
Развесив мокрую одежду, Натка влезла на печь отогревать промокшие ноги. Там уже сидела Валька. Галина Фатеевна после уроков теперь часто задерживалась на складах, помогала матери и Жене Травкиной делать ревизию. Худое продолговатое лицо Вальки покрывала смертельная бледность, черные глаза блестели слезами. Натке тоже было жаль и немого Ванеку, и Паньку, которые лежали теперь в земле под наспех сколоченными мокрыми крестами, и Шайхулу, и себя, и мать, и бабушку, и брата. Толя сидел у окна на скамейке и подшивал Наткины и Валькины ботинки.
— …Еще доживем ли мы до нового урожая, — поджимая губы и точно так же покачивая головой, как утром в магазине говорили и качали головами старухи, всхлипнула Валька и печально посмотрела на Толю. — Умрем и зарастем бурьяном, как поле невспаханное.
— Зарастем скоро все бурьяном, — тоже заходясь слезами, подхватила Натка, но не только из сочувствия Вальке, а еще оттого, что ей с утра хотелось хлеба.
— Что стряслось-то? — Толя воткнул в косяк окна шило, намотал на кулак дратву и, повернув голову, внимательно посмотрел на девчонок.
Натка начала было рассказывать о Шайхуле, но брат перебил:
— Знаю уже… Подкрепитесь вон малость до ужина, баба Настя лепешки пекла.
Девчонки слезли с печи, нашли на шестке в чашке несколько холодных картофельных лепешек и стали их есть.
Пол в горнице был выскоблен до желтизны и устлан цветными половиками. На столе лежала скатерть. На окнах вырезанные из бумаги фигурные шторки. И лишь сейчас Натка и Валька вспомнили о главном, ожиданием чего жили эти дни.
— Завтра Первое мая! Ура! — запрыгала Валька на одной ноге по клеткам половиков.
— Ух ты! — Натку тоже залила волна радости. — Чай будем пить с сахарином!
В горницу заглянула баба Настя.
— Валя, сбегай-ко, если согрелась, за матерью и за Маряшей ко складам, матушка. Баня, скажи, поспела. А ты, Наталья, белье выкатай. Да и веники, Толя, спустить надо.
Валька убегает к складам, Натка выскакивает на крыльцо, собирает висящее на перилах сухое белье и несет его в горницу. Затем, взяв деревянный каток, катает белье на бабушкином сундуке и складывает стопой на печи, чтобы нагрелось.
Толя спускает с чердака веники и уходит в баню.
Натка берет из Толиной шкатулки кусок вара и, натянув концы висящих на гвозде льняных ниток, пробует их смолить. Так Толя готовит дратву, но у Натки ничего не получается.
Тихонько покачиваются, почти задевая окно, мокрые ветки тополей. На дощатом частоколе садка сидят, нахохлившись, галки. И дома на грязной улице тоже похожи на черных нахохлившихся галок.