В два, прыжка, как коза, перескочила по брошенной через Ольховку доске и, задыхаясь, во весь дух пустилась по тропинке в гору.
Баянов, чуть согнувшись, бежал по лугу. Вот он свернул на дорогу и через минуту исчез за тополями и конюховкой.
Мысли Натки метались. Что она должна сделать? Как помешать Баянову? Как задержать его, пока прибегут взрослые? В горле и в груди саднило. Резкая боль в колене — ударила, когда свалилась с изгороди, — мешала бежать. Все в ней сейчас было сосредоточено только на одном: любой ценой остановить, помешать уйти. Она верила, что Тонька не подведет.
Выскочив на дорогу, Натка увидела, как Баянов с уздечкой в руке метнулся от конюховки к конюшне. Взгляд ее задержался на раскрытых воротах, передних, между конюховкой и конюшней, и полевых, в глубине двора. Теперь она уже знала, что сделает. Влетев во двор, Натка даже не прикрыла передних ворот, помчалась к полевым. Именно сюда выскочит на коне Баянов. По деревне не посмеет ехать. Добежав, Натка со всей силой дернула на себя сколоченную из жердей и подпертую на колышек высокую створку раскрытых ворот и, вскочив на нижнюю жердь, покатилась к столбу. Дрожащими руками накинула мочальную петлю на выступ. Для надежности поймала конец веревки и, стянув петлю плотнее, начала заматывать и путать конец. И в этот момент услышала за спиной топот коня.
Прижавшись к столбу, Натка затравленно оглянулась.
— Прочь! Растопчу! — наливаясь багровой краской, закричал Баянов. — Змеиный выкормыш!
Он слишком резко натянул повод, лошадь, встав на дыбки, заплясала по двору. Тут же Баянов осадил ее и рысцой направил к воротам. Увидев надвигающийся серый круп Герки, Натка невольно отвернула лицо и еще сильнее прижалась к столбу.
Два сильных удара плетью пришлись по спине, едва не сбили с ног, но Натка успела вцепиться в мочальную петлю и повисла на ней всем телом.
Последнее, что увидела и почувствовала она: Баянов, свесившись с седла, пытался вырвать у нее петлю. Потом что-то черное холодно блеснуло в зажатом его кулаке перед самыми глазами Натки.
Когда подбежали люди, она лежала в прибитой дождем пыли у ворот. Голова упиралась в нижнюю жердь изгороди и была чуть приподнята. Русые волосы и бледное веснушчатое лицо смочены кровью. Яркая струйка крови, стекая по скуластой щеке и по подбородку, капала на платье и красила белый батист алыми пятнами.
Не видела Натка, как подсыхающая пыль взметнулась над полевой дорогой, ведущей к лесу.
Уже скакали по ней верхами вслед за Баяновым Коля-Герой, бойцы, Клавдя и с ними несколько сельских юнцов, в том числе и Толя.
Не слышала Натка выстрелов. Не видела и того, как в сумерки привели в починок Баянова, как этой же ночью увезли дезертиров в райцентр.
Не помнит Натка и того, как приезжала в Кукуй фельдшерица и обрабатывала ей рану на голове от удара наганом.
— Вот вам и Курица Мокрая! — услышала Натка знакомый голос.
«Уж эта Тонька!.. Опять меня Мокрой Курицей ругает…»
— Это ты, Тонька? — едва слышно спросила Натка.
— Я, — сказала Тонька.
— Это мы, — сказала Валька. — Я тебе мячик резиновый принесла.
Кровать вынесли и поставили на поляну под тополями, и Натке хорошо было видно все, что делалось во дворе. Баба Настя и Тонька на траве, рядом с горящим уже таганком, чистили в тазу свежую рыбу. Коля-Герой, Егорша и Толя развешивали на изгороди мокрый бредень. Валька поддерживала огонь и следила за закипающим чайником.
Удивительно приятным и свежим был в этот вечер запах мокрой крапивы, речной рыбы и смородинного чая. И от всего, что Натка видела и слышала: от радостно снующего около ее кровати щенка Кубика, от мягкого бормотания тополей, от потрескивающего под таганком костерка, от серьезных и спокойных лиц взрослых, от тишины душистого июльского вечера Натке стало хорошо и покойно. Исчезли и боль, и страх и тревога — все то, что неотрывно стояло рядом с их домом в последние, особенно тяжелые для их семьи месяцы.
Синие тучи уплывали за поля и за лес, куда-то далеко-далеко. Они уже не сталкивались, не громоздились друг на друга, а были так же спокойны, как этот летний вечер.
У горизонта тучи были похожи на далекие синие горы. Лишь в двух местах их ровную синеву разрывали желтые полосы, как будто там рядом текли две реки. И сквозь желтые полосы, откуда-то сверху, прорывался ослепительно радостный оранжевый свет.
Подошла баба Настя, поправила Наткино одеяло и засморкалась в фартук, украдкой вытирая глаза.