…Натка ладонями вытирает мокрые глаза и скуластые щеки.
— Не куксись! — сурово говорит Тонька. — Чего раскуксилась-то?
— Та-ак… Вспомнила…
— «Вспомнила»… Мокрая Ку… — Тонька обрывает себя на полуслове. — Вспоминай че-нибудь смешное лучше. Я, например, только вспомню, как ты Шуре Набатову привет от кукуйцев заказывала, так прямо корчусь от хохота.
— Чего это ты корчишься? — обиженно косится на Тоньку Натка. — Ты, по-моему, спишь всю дорогу, а не корчишься.
— Нет, это надо же: «Привет от кукуйцев!»
Тонька громко хохочет. Глядя на нее, начинает улыбаться и Натка.
Ничего смешного, в сущности, не произошло. Дело было так. Когда в полдень обоз с хлебом достиг райцентра и осталось миновать всего лишь железнодорожный переезд — за ним уже виднелись серые башни элеватора, — произошла вынужденная остановка. На путях стоял поезд, составленный из коричневых деревянных вагонов и открытых, плоских, как телега, платформ. В широко раздвинутых дверях вагонов сидели, свесив ноги, бойцы. А на платформах громоздились могучие, зеленые, с грозными дулами пушек и широкими гусеницами танки.
— Эх, какая силища на фронт идет! — глядя загоревшимися глазами на боевые машины, воскликнул Толя.
Тонька и Натка, возбужденно подталкивая друг друга локтями, разглядывали вагоны и паровоз. Шипя, как гигантский самовар, паровоз пускал бурый дым из широкой круглой трубы. Внизу, над высокими чугунными колесами, из черных, промазученных боков его, шипя, с силой вырывались белесые струи пара.
За спиной у девчонок послышался сначала глухой топот, потом чей-то вскрик или стон. Натка быстро оглянулась. По пустырю, заросшему мелкой травой, сокращая расстояние, к эшелону бежала Клавдя.
Какая-то неистовая окрыленность была в ее движениях, в выбившихся из-под красной косынки, подхваченных ветром черных прядях волос. Натка вдруг тоже скатилась с воза и бросилась вслед за Клавдей.
На одной из платформ, глядя на бегущую Клавдю, белозубо улыбался русоволосый лейтенант.
Что-то дрогнуло внутри у Натки. «Да это же Шура!» Даже одет он был в черный комбинезон и простые сапоги, какие обычно носили трактористы в починке.
Натка, задыхаясь, на ходу отводя за уши отросшую за лето светлую челку, неслась к насыпи: вдруг поезд уйдет. Шура не видел ее, он смотрел только на стремительно бежавшую Клавдю.
Паровоз вдруг оглушительно загудел, и вагоны медленно сдвинулись с места.
— Шу-ра! — что есть силы закричала Натка и с разбегу налетела на внезапно застывшую Клавдю.
Лейтенант отделился от танка, шагнул им навстречу. В этот момент платформа поравнялась с Клавдей и Наткой. Руки Клавди безвольно повисли, на смуглом побледневшем лице не было ни кровинки. Закусив губу, она по-прежнему смотрела только на лейтенанта.
— Дяденька! — очень громко крикнула Натка и побежала рядом с платформой. — Вы Шуру Набатова на войне не встречали? Он на вас очень похож.
— Нет! Не встречал! — крикнул танкист, глядя на Натку и Клавдю. — Если увижу, привет передам!
— От кукуйцев! Скажите, что ждем его! — закричала Натка и помахала рукой.
Возчицы, сгрудившись у переезда, тоже махали красными косынками вслед уходящему поезду. А он все ускорял и ускорял бег. Вот уже последние вагоны минули семафор и, на глазах уменьшаясь в размерах, скрылись за поворотом.
В груди у Натки от бега и от волнения покалывало. Она поискала глазами мать и увидела Маркелыча.
Сутуло сгорбившись, председатель тяжело присел на бровку своей телеги, достал из кармана кисет, попробовал завернуть самокрутку. Но узловатые пальцы его, державшие клочок газетной бумаги, вздрагивали. Табак сыпался мимо.
Клавдя подошла к Маркелычу, взяла из его рук газетный обрывок, насыпала табаку, скрутила козью ножку. Маркелыч закурил, глубоко затянулся несколько раз, посмотрел на солнце. Оно стояло уже над станционными тополями.
— Ну, бабы, тронулись, — сказал председатель…
…Тонька все так же, калачиком, лежит на пустых мешках, смотрит в остывающее голубое небо. Кони идут медленнее, натужнее. Начался подъем на Осиновую гору.
— Ты думаешь, я спала? — спрашивает Тонька. — Эх ты! Я только глаза закрыла и весь сегодняшний день передумала.
— И я тоже, — говорит Натка.
— Дак чо же ты нюнишь? Сколько мы сегодня разного увидели всего. И паровоз, и танки, и элеватор, и вокзал.