До улицы Ленина пехом оказалось минут сорок. Невысокие домики пестрого кирпича, размокшие биллборды, удивительно жалкие вывески «модных салонов» и кредитов на час. Под навесом у магазина расселись бабушки, продают кто во что горазд - ведерко опят, банку огурчиков, самовязаные носки. У забегаловки курят небритые работяги, пускают по кругу бутылку с чем-то мутным и резко пахнущим. Длинноногая провинциалочка косолапит на каблучках по переходу, потряхивает кудрями, крутит фигурным задом, компания пацанов заунывно матерится ей вслед. Театр «Приют Мельпомены» приглашает на премьеру - «Новый Гамлет» по мотивам Шекспира. Хромоногий перекошенный мужичонка торгует газетами, «Алешинские новости», надо же. И редакция в двух шагах - даже в окошко глядеть не надо. Наверняка пяток прокуренных до потолка кабинетов, запах краски, водки и потных, стареющих тел, подборка засиженных мухами вырезок на стене. В штате усатый главред, ещё помнящий директивы ЦК КПСС, толстяк фотограф, тайком снимающий юных дурочек голышом, желчный бессребреник корреспондент и пубертатное дарование с большими надеждами - все посылают его за водкой, а сопляк мечтает о карьере Познера или Листьева. Помним, как же. Незабываемо, мать его.
В кафе под нежным названием «Лира» пахло скукой и пережаренным луком. Есть здесь Акимушкин не рискнул, заказал бутерброд с заветренной колбасой и соточку коньяка, дешевого и ядреного, продирающего до костей. Тепло разлилось по телу и на душе стало немного легче. Толстобокая продавщица умильно посматривала на гостя, подперев подбородок руками, на наманикюренных пальцах поблескивали золоченые кольца.
Мельком Акимушкин глянул на себя в стекло витрины. Мужик как мужик - крепкий, подтянутый, пышноволосый, джинсы ладно сидят и ботинки пока приличные и часы хороши - настоящий Лонжин, остатки былой роскоши. Да, не юноша, но и седины в бороде немного и женщины ценят зрелость - все, кроме Катьки. Екатерины Малой, Катюши, Катича, бывшей любимой жены... Поехали дальше, дружище - день большой и город не маленький.
Кварталы хмурых пятиэтажек и маленьких гаражей, детские площадки времен перестройки и унылые скверы вскоре закончились вместе с тучами, сонное солнце выглянуло в просвет облаков. Большой мост разделял город на две половины, словно бы отсекая старое от нового. Ветхие брежневки сменились обнищавшими улицами старого города. Когда-то Алешин несомненно мог похвалиться своеобразной провинциальной прелестью. Купеческие хоромы и барские усадьбы соревновались в этажах и колоннах, деревянные домики щеголяли искусной резьбой, похожими на кружевные воротники наличниками, узорными флюгерами. Нынче же сложная сеть потеков и трещин, надстроек и пристроек, бездарных вывесок и рекламных щитов изуродовала здания до неузнаваемости. На берегу Оки блестела во все стороны церковь - судя по барабанам и апсидам век шестнадцатый. Была когда-то беленой с синими куполами, но шаловливые ручки реставраторов надели на старый храм новое платье с модной золоченой отделкой. Руки бы им поотрывать!
Единственное на город интернет-кафе с нормальным выходом в сеть нашлось в Комсомольском торговом центре. С парадной Советской улицы Акимушкин вывернул на узкую Ильинку. Трехэтажный кирпичный дом с острой крышей и фигурными решетками на окнах сохранился совсем неплохо - вот только местный гений рекламы прикрутил к фасаду огромный стул, с которого уже облупилась краска. Следующие два здания обрушились внутрь, фасады уже поросли травой и молодыми рябинками. В тени руин приютился мраморный фонтан с пухлой русалкой, обнимающей рыбу. Фонтаны судя по всему пользовались популярностью у местных архитекторов - по дороге Акимушкин насчитал их не меньше пяти и ни один не работал. Пожелтевшую от времени чашу наполнил дождь, воду покрыла россыпь красных и пестрых листьев. Маленькая старушка в длинном пальто и голубом под цвет глаз платочке любовалась фонтаном, предвечернее солнце очертило её сияющим ореолом. Акимушкин обомлел.
Тихо-тихо, чтобы не спугнуть случайную добычу, он расстегнул кофр, повесил на шею тяжелый «Марк», навел объектив - слава богу, длиннофокусник достает. Кадр! Есть! С ума сойти... Каждый волосок, каждая морщинка, каждая латунная пуговка на пальто прорисованы четко, фон размыт, тени прочерчены. И лицо - иссеченное временем, обветренное, загорелое, бесконечно усталое и в то же время сияющее безмятежным осенним покоем. Словно душа старого города, смиренно уходящего в небытие.