— Я думаю… я думаю, может быть, это и не такая уж большая потеря, что мы расстаемся… Разве нас что-то сильно связывает?
Вздох возмущения слышится у меня за спиной, и Она выталкивает меня из своих объятий — да так, что я чуть не переваливаюсь через перила балкона наружу. Только сигарета, выскочившая от неожиданности изо рта, горящей алой точкой в вечерних сумерках покрывает восьмиэтажное расстояние и, достигнув земли, выбивает сноп искр далеко в темноте.
— Какой ты, оказывается, циник! — Она грубо хватает меня за локоть и пытается развернуть к себе лицом, но я упрямо остаюсь на месте, вцепившись в перила руками.
Подсознательно мне польстило, что своим жестом безразличия я смог вызвать в Ней такую бурю, и меня даже захватила волна невыразимой нежности к Ней. Но с другой стороны — я почувствовал, что не могу себе позволить не огрызнуться в ответ.
— Циник. Ну и что же? Ты никогда со мной ни в чем не считалась. Что же сейчас? Что я, по-твоему, должен сказать, что сделать?! Может, я могу что-то изменить? Если нет, то слова ничего не значат. Разойдемся, как в море корабли.
Она смотрит на меня так, будто первый раз в жизни видит ― изучающе, прямо, сверкая холодными, но при этом неописуемо красивыми глазами. Невольно устремляясь навстречу этой красоте, кажется, что вглядываешься в бездонный колодец, в который вот-вот, лишившись равновесия, упадешь; или в дуло пистолета, из которого через мгновение грянет выстрел… Под воздействием такого взгляда я не нашел ничего лучшего, как прибегнуть к извинениям, весьма сбивчивым и невнятным, истолковывая все извечной своей бедой: в стрессовой ситуации говорить не то, что на самом деле думаю. Но Ее это абсолютно не тронуло. Ей хочется посмаковать.
— Значит, нас ничего не связывает, да?! Очень приятно слышать! А что бы нас могло связать? А-а, подожди, я знаю: если бы я тебе дала…
— … — проглатываю, отмечая про себя одно: удар-то откровенно ниже пояса.
— Ты такой, как и все парни, хоть и строишь из себя что-то сверхъестественное!
Я попытался парировать Ее нападки и что-то объяснять (ох как глупо я себя чувствовал), но в ответ на все мои потуги Она с усмешкой заявила, что сейчас я, наверное, опять говорю не то, что думаю. Мало-помалу в ход пошли все известные Ей уколы, способные выбить меня из колеи.
В какой-то момент не выдерживаю.
— Извини, совсем забыл твою страсть: в грязных ботинках влезть в душу, совершенно не разбираясь в том, что топчешь. Твоя же душа для меня всегда закрыта!
— Ой, — Она корчит гримасу и полупрезрительно отмахивается, — давай не будем… о душе.
— Ладно. Не будем.
Отправляется в комнату. Я еще некоторое (возможно, продолжительное) время остаюсь на балконе, затем тоже возвращаюсь. Ее застаю сидящей на диване ― демонстративно сверлит взглядом настенные часы, намекая тем самым на свой скорый уход.
— И что же? Ты не будешь по мне скучать? — резко переводит взгляд в мою сторону. Мне показалось, уголки Ее губ дернулись в усмешке.
— Буду, — бубню я.
— Очень?
— Да, очень.
Она жестом предлагает мне сесть рядом с собой. Покорно опускаюсь на диван.
— Я же не виновата, что должна уехать. У самой, как подумаю, все внутри переворачивается, — вздыхает и снова смотрит на часы.
— Неужели никак нельзя не уезжать? — спрашиваю я в приступе накатившей жалости к самому себе.
— Ну а как, по-твоему, не уезжать?
— Оставайся жить у меня.
— У тебя? — Она улыбается. Улыбается и молчит.
— А что, черт возьми, смешного?! — вспыхиваю я. — Ты будто бы упиваешься этой ситуацией! Апеллируешь ко мне, но что бы я ни сказал, вызывает у тебя или раздражение, или смех!
Она тут же становится серьезной, но глаза все же выдают внутреннее веселье. Я это замечаю, и мне как-то не по себе.
— Куда именно ты уезжаешь? — задаю вопрос.
— Не знаю.
— Даже так!
— Я не расспрашивала. Какая разница?! Далеко…
— Далеко, — машинально повторяю за Ней. Внутри словно что-то защемило. Какие оглушительные три слога: Да… Ле… Ко… Отупело верчу в руке пустую рюмку. — Во сколько?
— Днем. В два, в три…
— Я могу проводить тебя, попрощаться?
— Лучше не надо.
— Конечно не надо. Я так и думал, что не надо. Это так на тебя похоже, — удрученно бормочу я, не глядя на Нее. Боюсь прочитать в Ее глазах очередную таинственную усмешку. — Тогда я тебе позвоню?
— Я сама тебе позвоню. Обязательно.
Все же поворачиваюсь к Ней, и мы встречаемся взглядами. Отнюдь. Никакой усмешки. Из Ее глаз изливалась такая безграничная нежность, что я начал таять словно лед. Мы поцеловались и долго сидели обнявшись, в полной тишине. Не знаю, о чем думала Она, но я думал, что моя жизнь завтра закончится. За один только недолгий вечер мой рассудок подвергся бесчисленному количеству крайностей ― то я любил Ее, то ненавидел, то… Тем не менее я ни разу не отказался от одного-единственного убеждения: я не хочу потерять Ее! Но этот несправедливый мир с его дурацкими обстоятельствами сильнее меня (так я думал тогда — в какой-то степени это помогло мне совладать с накатившими эмоциями), и я вынужден уступить, вынужден сдаться.
— Ну что же, мне пора, — Ее тихий, схожий в этот миг с шелестом листвы на ветру голос выдернул меня из омута мыслей.
— Да, солнышко, конечно, — и я Ее поцеловал, как целуют в последний раз. Так, чтобы надолго запомнить вкус этих губ.
Вот, стало быть… такое состоялось прощание. Бестолковое, как и вся моя жизнь. В очередной раз эта самая жизнь повернулась ко мне неприглядной стороной. Но — ничего. Вроде привык уже, бывает и хуже. И за примером далеко ходить не придется. Уже на следующий день…
Уже на следующий день меня ожидал сногсшибательный сюрприз. Из дома пропали деньги…
Деньги лежали в ящике шкафа, что стоит в моей комнате, и деньги были немалые. Оно и понятно, ведь откладывал уже второй год. По крохам, конечно, но срок приличный — набежало. Отца думал порадовать. Копил на поездку к родственникам, в чьих краях ― могила матери. Когда мать чувствовала себя совсем плохо, «белые халаты» рекомендовали климат помягче, хотя смысла, по правде… ну, не о том я… Это приграничная зона, дорога дорогая. В сущности, денег хватало уже давно, но поддавшись этакому «чулочному ражу», хотелось собрать ощутимо больше необходимой суммы — для непредвиденных трат.
Итак, я потребовал от себя холодности и рассудительности, включил мозги и тут же стал приходить к ужасающим мою психику заключениям. Вчера до Ее прихода деньги были на месте; отец остался на работе «в ночь» и не вернулся до сих пор; больше ничьей ноги в этот отрезок времени в доме не ступало. Ага! Это, наверно, я сам стянул их у себя, как в одном из своих снов тырил коврики! Боюсь, что не так… В воздухе запахло подлостью, с которой я в своей жизни еще не сталкивался.
Набираю номер Ее телефона. Как все сейчас выйдет? Знать бы.
— Алло, — слышится вслед за показавшейся мне бесконечной серией длинных гудков. Она. Собственной персоной.
— Здравствуй.
— Привет! Как раз собиралась тебе позвонить. Я сейчас занята ― собираю вещи. Но все равно рада тебя слышать. Так голова гудит после вчерашнего, ты не представляешь! Ну мы и пьяницы с тобой, смех разбирает! (Действительно смеется). А ты как? Как у тебя дела? Не вытерпел? Я же обещала, что позвоню, дурачок. А я все утро кручусь как белка в колесе… — на меня выливается целый ушат бестолковой болтовни.
— Постой. Ты мне ничего не хочешь сказать? — бесцеремонно обрываю Ее.
В трубке на некоторое время повисает напряженная тишина.
— Что сказать?
— Подумай.
Опять молчание. Отвечает не сразу.
— Я буду скучать по тебе.
— Угу. Подумай еще, — я держу себя предельно жестко.
— Не знаю. Ты странный какой-то сегодня…
— У меня деньги пропали!
— … — ни слова не говорит в ответ.
— Зачем ты так поступила?