«А впрочем, не стоит. Нам ведь еще на занятия…»
«Куда?!» — удивляюсь я.
«На занятия. В училище. Читай по губам: в у-чи-ли-ще. Бестолковый, что ли, на!!»
Меня всего передергивает. Навалившийся ужас готов разорвать в клочки на месте. В кресле-качалке — Нарожалло!
Но вот серия поворотов головы, разминающее движение рук, еще что-то незначительное, но непонятным образом забирающее внимание, и… в кресле вновь Демон. Пытаюсь проморгаться. «Померещилось, — внушаю себе. — Главное — спокойствие».
«Здесь можно делать все. Здесь можно получить все», — Демон лезет рукой за пазуху, и я не очень-то удивляюсь, когда вижу, что он вынимает пистолет.
«Жаба!» — раздается властный зов Демона, и спустя короткое время периферийным зрением слева от себя, чуть за спиной, я замечаю присутствие девушки.
Откуда она появилась? Может, я не обратил внимания, пропустил момент, когда она заходила в дом? Но тогда бы жутко заскрипела дверь, или я вообще ничего не понимаю! Осторожно, словно боясь спугнуть видение, поворачиваю лицо в ее сторону — это Марго.
Марго на меня даже не смотрит, будто не замечает.
«Подойди ко мне, солнышко», — ласково произносит Демон.
«Каким макаром он успел украсть у меня это обращение?» — ломаю голову, в то время как Марго плывущей походкой приближается к Демону. Демон тонет в кресле и чем-то походит сейчас на гримированного юношей старика.
«Поцелуй меня».
Марго склоняется над ним и целует. В лоб, в глаза, в подбородок…
«Поцелуй моего друга тоже, солнышко».
«А кто твой друг?»
«Ты его не знаешь. Это Гоголь».
Я обескуражен. Марго послушно «плывет» в обратном направлении — ко мне. Она уже близко. Теперь совсем близко…
Ее губы прикасаются к моим… Я чувствую, как ее язык уверенно раздвигает створ моих зубов и проникает внутрь моего рта — теплый, извивающийся, влажный, сладкий… Сдаюсь почти без боя. Целуемся точно неистовые любовники. В голове все та же обескураженность, однако ничего не могу с собой поделать — мне нравится то, что сейчас происходит.
Но вот ее ладони твердо упираются мне в грудь и с усилием отодвигают. Я гляжу ей в лицо и мало что понимаю. Чертовщина, да и только — теперь это не Марго, это… Она!
«Солнышко??»
«Я тебе не солнышко…»
Когда-то я уже слышал эти слова в порыве Ее гнева. Сейчас они звучат спокойно, если не сказать — усыпляюще спокойно; но тем не менее бьют наповал.
«Зачем ты так, солнышко?..» — умоляюще лепечу я и пытаюсь снова привлечь Ее в свои объятия.
«Не трогай меня. Отпусти!»
Ее сопротивление усиливается, тон грубеет, и вот мы уже натурально боремся. Опять во всем этом что-то знакомое, пройденное…
Вновь увидев себя со стороны (словно выйдя из собственного тела), я обращаю внимание на Демона: жадно наблюдает за нашей возней, аж лоснится от удовольствия. Гнусное ощущение, он все и подстроил. Зубы оскалены, ловкая рука и так и сяк выделывает пистолетом фигуры в воздухе.
«Стреляй в него! — кричит Она Демону, и я отказываюсь верить собственным ушам. — Убей этого идиота! Этого жалкого неудачника! Попади ему в глаз! Слышишь?! В лллле-е-евый глазззз!!»
Не знаю, как Она ухитрилась — но получаю такой увесистый удар в скулу, что не сразу соображаю где-чего.
Сама отскакивает в сторону. Я стою как вкопанный.
«Стреляй же!» — горланит Она нечеловеческим голосом, потирая отбитые костяшки хрупкого кулачка. Я медленно поднимаю неверящий взгляд на Демона ― он целится в меня… целится прямо в лицо.
Как странно… Мне совершенно все равно, схлопочу я эту пулю или обойдется. В следующий миг я вообще отказываюсь дружить со своей головой ― подмигнув мне, медленно-медленно Демон переводит дуло пистолета на Нее. Я вижу Ее неподдельный шок, вижу как кожа белеет, а глаза западают вглубь черепа, словно пытаются спрятаться. Раздается выстрел, и Ее бросает навзничь.
Она еще жива. Руками хватается за тонкое горло, а между пальцами, клокоча и хлюпая, хлещет маленький красный фонтанчик.
Я словно ребенок захлопываю ладонями глаза, наотрез отказываясь верить тому, что вижу. Открываю — и вижу то же самое.
«Га-а-адина!» — в ярости бросаюсь на Демона. Тот не ожидает подобного выпада и шарахается в сторону, с грохотом опрокидывая за собой кресло-качалку.
Я знаю, что мог бы его достать, будь проворнее, но увы, ничего уже ему не сделаю ― дуло пистолета с леденящей суровостью снова смотрит мне в лицо. Останавливаюсь и замираю.
Г-р-хх!!! — гремит выстрел…
Вскакиваю весь в холодной испарине. Подушка валяется на полу, одеяло внутри пододеяльника сбито в ком.
Это не выстрел. Хлопнула входная дверь.
— Па!
— Агу, — отзывается из прихожей отец, только что вернувшийся с ночной смены.
— Сколько сейчас времени, а?
— Спи, сын. Шесть. Рано еще.
Голос его, как чаще всего бывает, усталый и как будто чуточку печальный. «Интересно… он же не может вообще не думать о том, что ждет меня осенью?.. Что творится у него в душе? Почему я никогда не позволяю себе попытаться разобраться в этом, встать на его место, понять?» — наваливаются спросонок неожиданные размышления.
«Потому! — до черта злой отвечаю себе и зарываюсь лицом в поднятую с пола подушку. — Потому, потому, потому, потому…»
Прерванный сон возвращается ко мне очень скоро.
Вспоминаю сейчас, сильно стали злоупотреблять алкоголем в то время. Воздух, которым мы дышали, отравлял дух наплевательства и саморазрушения. Что-то поделать с таким положением вещей было сложно, и Виктория еще не раз награждала нас тем взглядом, о котором я рассказывал. Самое страшное — мы начали к нему привыкать, к этому взгляду…
Все чаще колобродили по ночам. Открыли для себя, что «мундиры» не звери — по крайней мере, не все из них — и к таким, как мы, призывникам, могут относиться благосклонно и даже по-дружески. Не надо только в позу перед ними вставать — весь секрет, оказалось.
А еще из того, что не забывается, — несказанно полюбилось мне наблюдать закаты. Даже и не отвечу, с чего обнаружил в себе подобную страсть. Своих заразил тоже. За этим занятием мы проводили время на крыше Демоновского дома, высоченной шестнадцатиэтажки. Слива высоты больше не боялся, а вот мне и то иногда становилось жутковато, но все равно дико-предико нравилось. Воины, романтики и поэты! Тяга к Прекрасному перед самым краем Бездны, вот уж точно. Было бы смешно, если бы не было так по-настоящему грустно.
С закатов обычно начиналось, а заканчивалось банальной попойкой и ночными шатаниями. Одно и то же из раза в раз. Порой казалось, я знаю в лицо каждую путану в городе; в каком баре, по каким дням и какую выпивку подают… Мрак. Далеко не к этому, положа руку на сердце, я стремился. Но я имел то, что имел. И все мы имели то, что имели.
За какую-то неделю мы успели влипнуть в разборки раза три минимум. Псевдопатриотически настроенных отморозков на улице куда ни плюнь, и многие из них никогда не упустят возможности поскрести кулаки о физиономии таких «пацифистских ублюдков», как мы, за наши «гнилые базары». За нами, правда, тоже не ржавело ответить. Хотелось бы мне видеть, как Слива объяснял дома происхождение на своем лбу здоровенной рассиневшейся блямбы, а дня через три добавившейся к ней гематоме на щеке. Разбитые костяшки обращали на себя внимание куда меньшее.
То, что для нас с Демоном было не в новинку, Слива только-только начинал проходить. Очень злился, когда я или Демон пытались втолковать ему, что доказывать кому-то что-то глупо и мудрее вести себя так, как вел по жизни всегда, не лезть вслед за нами в каждую скользкую историю. Без толку все. Слива, похоже, переживал тот до конца не изученный никакими психологами порог, когда собственное «я» сознательно рушило свои привычные грани в надежде построить на расчищенном месте нечто новое, лучшее. О последствиях, знаете, не думаешь. И тогда мы в который раз оставляли унижающие и его и себя цацканья и находили на свои шальные головы очередные неприятности. А неприятности — это ведь, по сути, то, что никогда не кончается, если искать их самому.