Тот поприветствовал, но здоровяк не отреагировал. — Ты извини, что таращусь, в жизни никогда не видел таукартцев, видишь ли, сижу тут на полставки уже двести лет, картинки разные малюю, — он махнул ручищей в сторону стены с какими-то эскизами, — я по натуре бездельник, но очень любопытный. Ладно, за делом поболтаем. Это же надо, чтобы человек и ко мне самоходом! Никогда бы даже не подумал…
Он оживлённо плёл что-то про свои скудные знания о других мирах, а Крим чувствовал, как в горле пересыхает от вида иголок, которые пересыпал в ящичке демон. Через минуту тот провозгласил, снова показывая на стену с рисунками: — Я готов! Выбирай. Студент, наконец, сообразил. Ему будут делать татуировку с символом кафедры. До этого момента он через такое не проходил, да и не планировал. Лагорд не оставил ему выбора. — Давай на твой… — вяло начал Крим. Его взгляд в этот миг встретился со взглядом татуировщика и студент чуть не потерял сознание от увиденного. У демона вытекали глаза — вот каким было первое впечатление. Зрачки как будто прорвали радужки и стали чернотой заполнять всё, что их окружало. — Глаза расплескались? Это у меня бывает, когда вперюсь куда-нибудь и моргаю редко, не пугайся. Давай вот как поступим…
Здоровяк был так увлечён своей нескончаемой болтовней и пыткой, которую устраивал Криму, что не сразу заметил, как тот обмяк. Очнулся студент от похлопываний по щекам. — Ай-яй, обезболивающее не взяло? Оно и понятно, это наше, демоническое, сейчас другое попробуем. Второй раз Крим пришёл в себя только когда приятный холод охватил его руку и боль покорилась неизвестному средству. Жизнь обрела свои прежние краски. Здоровяк подбадривал: — Вот уважаю такой выбор! Теперь только рукав закатаешь и лишних слов не нужно. Алхимик! Стимулирует, так сказать, не бросать учёбу. А за соседней стенкой тебе бы хлопнули печать да лениво поздравили. Зря тебя туда Лагорд послал. Не разглядел в тебе отчаянного. — Прости, я ничего не понял из твоих слов, — слабо проговорил Крим. — Ну как… у нас заведено на кафедре, что подтверждением твоего вступления служит или заверенный документ, или татуировка. Бумажками теперь можешь печку растопить.
Крим выругался, протяжно взвыв. Ошибся комнатой! Просто ошибся! В который раз он становился жертвой своей собственной нерешительности?.. Здоровяк посмотрел на него очень серьёзно, остановил свою работу, сел поудобнее и спокойно велел: — Теперь ты говори, а я послушаю. — Почему я такой неудачник? — риторически начал таукартец, — иногда мне хочется разбить себе голову об угол. За мою чёртову глупость. За то, что не умею жаловаться, требовать, отказывать. Я мог ударить ту девку в кабаке. Я мог сто раз переспросить тебя, тот ли кабинет мне нужен. В конце концов, я мог потребовать для себя особых условий у Лагорда. Я мог начать подлизываться к его брату и обеспечил бы себе лояльность. Демон молчал и смотрел в потолок. Он подбирал слова.
— Не знаю, как у вас, но в Тартаре подлиз не терпят. О драках в кабаках с девками я не слышал. Быть наглым тоже нехорошо. Не улавливаю, в чём твоя проблема. Крим хотел сказать: «Успешные люди умеют добиваться своего любой ценой, а я всегда буду в дураках», но забыл перевод первого слова на язык доледе. Обескураженный, почесал лоб и попробовал сказать иными словами. Не получалось. Он не мог сформулировать, что есть «успешный». Богатый? Знатный? Добившийся многого? Через несколько дней он попросит Буера вспомнить это слово и обнаружит, что в огромном лексиконе Тартара такого нет.
Здоровяк осторожно продолжал: — Я считаю вот как: не нужно себя ненавидеть и перекраивать, если ты не вредишь никому своими поступками. Я вот по местным меркам бездарь и лентяй. Но я наслаждаюсь жизнью и занимаюсь любимым делом. Больше мне ничего не надо. Институт я один закончил, в начальники не хочу. Но я счастлив. И скажу по секрету, Маракс за лицемерие дал бы тебе в ухо, девка бы выкинула тебя в окно или расплакалась. Разве было бы лучше? — Наверное, я просто трус. — Но ты ведь не сбежал до сих пор отсюда. Боишься или нет, но ты идёшь вперёд. Если бы какой-нибудь прославленный полководец вроде Астерота сказал, что он боится идти в атаку, его поняли бы. Это как два противника сразу: собственный страх и вражеское войско. С такими только настоящий герой справится.