Габриэль взялась за очередное блюдо.
– Вы были когда-нибудь в «Культурном центре», дорогая?
Габриэль подняла глаза и увидела симпатичную женщину с морщинистым лицом, которая терпеливо дожидалась ее ответа.
– Была когда-то, – пробормотала она, опуская глаза и возвращаясь к работе. – Только тогда не балет показывали, а борьбу.
– Борьбу?
– Ну да. Женщины боролись между собой.
– Женщины?! Не может быть.
Слова Габриэль, по-видимому, основательно заинтриговали пожилую даму. Габриэль это придало вдохновения и она продолжила:
– Соперницы были в одних бикини и боролись в специальном желе.
У старухи сверкнули глаза, а морщины на лице стали еще глубже.
– Желе? Это ж надо! И какого оно, позвольте узнать, было цвета?
На кухне замерла всякая полезная деятельность. Все взгляды были устремлены на Габриэль.
– Красного.
– Вот чудеса! Нет, в самом деле, разве это не удивительно?
Женщины согласно закивали и заулыбались.
– Наверняка они перемазались в этом желе с ног до головы, – сказала одна из них. – Думаю, у них даже с волос капало. И у зрителей в первых рядах тоже.
– Это точно, – согласились все разом.
– Я вот все думаю, был в том желе сахар или нет?
– Ох уж эта ваша любовь к сладкому! Она до добра не доведет.
Рассказ Габриэль имел успех, и дамы развеселились.
«Какие они милые, – подумала Габриэль. – И чего я, спрашивается, так их боялась?»
– Мне лично не составило большого труда смыть с себя красную краску, – призналась Габриэль. – Но волосы пару недель имели розоватый оттенок.
Рассказ Габриэль завораживал. Всех, за исключением матери Марка. Ее, похоже, откровения молодой женщины слегка напугали. Но все остальные дамы улыбались, ожидая продолжения.
– Неужели вы сами боролись, Габриэль? – спросила Джейн Эллиот.
Габриэль утвердительно кивнула и стала вытирать большую хрустальную салатницу.
Женщины смеялись. Габриэль тоже смеялась. Она рассказала о том, как в пылу борьбы с одной из участниц сорвали бюстгальтер, после чего зрители пришли в такой раж, что стали прыгать в желе.
Габриэль смеялась громче всех и в какой-то момент вдруг поняла, что не может остановиться. Напряжение, которое снедало ее на протяжении последних двух часов, неожиданно нашло разрядку в смехе. Она хохотала без конца, складываясь, как циркуль, пополам, а из глаз у нее текли слезы.
Хрустальная салатница выскользнула у нее из пальцев и вдребезги разбилась об пол.
Звон разбитого хрусталя положил веселью конец. На кухне словно по мановению волшебной палочки установилась гнетущая тишина.
– Ох!
Иногда даже самое коротенькое восклицание может навеять тоску. Это «ох!» вырвалось из уст матери Марка. Прижимая дрожащую руку ко рту, она округлившимися от ужаса глазами смотрела на разбитую салатницу.
– Моя мать привезла ее из Германии…
Габиэль огляделась. Никто уже больше не улыбался. Вокруг нее были сплошь напряженные, застывшие лица.
Однажды, вернувшись из школы домой, Габриэль обнаружила, что мать отдала все ее любимые книги со сказками в муниципальную детскую библиотеку, заявив, что она, Габриэль, уже слишком большая, чтобы читать подобную ерунду. Нечего и говорить, что Габриэль пришла в ужас.
Другими словами, она отлично знала, что чувствует эта женщина, лишившаяся по ее милости дорогой ей вещи.
Не имея силы смотреть в глаза пожилой дамы, Габриэль швырнула на пол полотенце, схватила висевшую на спинке стула сумочку и выбежала из дома. Оказавшись на улице, она бросилась через аккуратно подстриженную лужайку к воротам, а затем, выбравшись за пределы участка, свернула в ближайшую аллею и помчалась дальше.
Габриэль вряд ли бы смогла ответить на вопрос, куда она, собственно, бежит. Главное для нее было оказаться как можно дальше от всех этих милых нарядных женщин, их безалкогольных пикников и устроенной комфортной жизни.
Когда сил, чтобы бежать, у нее не осталось, она перешла на шаг и некоторое время шла, бездумно глядя перед собой и с шумом втягивая в легкие воздух. Потом, машинально отметив про себя, что она находится в ужасной форме, Габриэль закурила, надеясь найти успокоение в привычном табачном дурмане.
Так она прошла с полмили, вспоминая лицо старой женщины, которая по ее вине лишилась дорогой ей вещи, и глотая слезы пополам с сигаретным дымом.
А потом она увидела бар – этот оазис в пустыне, луч света в царстве тьмы – и проскользнула в его прохладное, с устоявшимся запахом табачного дыма чрево. В полутемном зале призывно поблескивали стоявшие за стойкой бутылки, слышался гул голосов, звяканье стаканов и щелканье бильярдных шаров. Это был привычный, изученный ею до мелочей мир, где она никогда не чувствовала себя чужой.