Подумать только, она заботится о том, как он перенесет одиночество! Лицемерка.
– Мне нужно заехать к Марку и забрать у него свою машину, – сказала между тем Молли, ставя перед Остином тарелку с тостами и чашку кофе. – Без кофеина, – предупредила она, как делала это каждое утро после своего возвращения.
Хотя упоминание о Марке было ему очень неприятно, Остин тем не менее сказал:
– Возьми… мою машину.
– Твою машину?
Он понимал, почему она так удивилась. Он никому и никогда не доверял свой автомобиль.
– У меня и в мыслях не было, что ты позволишь взять свой «Мерседес».
– О-он мне… больше… не нужен, – сказал Остин.
– Еще понадобится. В один прекрасный день…
Неужели она и вправду так думает? Остину и самому хотелось бы в это верить, но как-то не получалось. Не мог представить себя за рулем, как ни старался.
Он откусил маленький кусочек тоста и стал медленно его пережевывать. Потом проглотил, но тост отложил. Сказать по правде, он смотреть не мог на пищу и съел немного только для того, чтобы не обидеть Молли.
Она тоже взяла себе пару тостов, но ела стоя. Можно было подумать, она не хотела садиться за стол с ним рядом. Так, должно быть, оно и было, поскольку за кухонный стол Молли так и не присела, а поставила свою тарелку на сервировочный столик в дальнем углу комнаты.
То, как они в молчании пили кофе, находясь в противоположных концах кухни, наводило на мысль о смерти и похоронах. Когда кто-то из близких умирает, люди продолжают делать привычные вещи, но замыкаются в себе, поскольку размышляют о неизбежности конца, а мысли такого рода – вещь глубоко интимная.
Ни он, ни она свои тосты так и не доели. Но кофе допили весь до капли, а потом стали убирать со стола. Остин отнес в шкафчик джем и поставил в холодильник масло. Молли же, сметя крошки и сложив на тарелку остатки тостов, сказала, что их нужно отдать птицам. Потом она позвонила в центр здоровья.
Остин не хотел слушать разговоры о своем состоянии. В частности, о том, что он может делать, а что – нет. Поэтому он отправился бродить по квартире. Поправил на стене в гостиной картины, взбил подушки и снова положил их на диван. Все это время он слышал из кухни приглушенный голос говорившей по телефону Молли.
Когда Остину надоело придумывать для себя занятия и он стал бездумно смотреть в окно, в гостиную вошла Молли.
– Я обо всем договорилась, – сказала она. На плече у нее висела сумочка. Она была готова ехать к Марку. – Начиная с завтрашнего дня к тебе каждое утро будет заходить одна женщина из социальной службы.
«Как только ей удается хранить такое поразительное спокойствие? – задался вопросом Остин, стискивая в ладонях рукоять трости. – Особенно после вчерашнего? И зная о том, что она уезжает отсюда навсегда?»
– Вернусь через несколько часов, чтобы забрать свой чемодан.
Когда Молли сбежала от него в первый раз, он негодовал на нее за то, что она не захотела с ним разговаривать и вместо этого оставила на столе записку. Теперь Остин думал, что записка, пожалуй, лучше любых разговоров. Коротко и ясно. И никаких тебе бесполезных, вымученных и жалких слов.
Когда она вернется за вещами, то, возможно, не застанет его дома. Он – очень может быть – пойдет прогуляться, чтобы не видеть, как она будет выносить свой потрепанный чемодан и укладывать его в багажник автомобиля.
Между прочим, не застав его дома, Молли будет волноваться. Эта мысль пришлась Остину по сердцу, как-то по-детски его обрадовала. Потом он подумал, что ему, быть может, тоже следует оставить ей записку. Тогда она сможет уехать, не испытывая по отношению к нему чувства вины.
– Ну ты как? Один справишься?
Похоже, она и вправду о нем беспокоится. Странно. Ведь это она от него уезжает, а коли так, ей должно быть на него наплевать! Разве не потому жены уезжают от мужей, что им на них наплевать?
Он улыбнулся, хотя отлично знал, что улыбка у него теперь получается кривая.
Потому что теперь он урод.
И беспокоиться о нем Молли будет еще каких-нибудь два часа – пока не уберется отсюда. А потом она его забудет. Навсегда.
– Не волнуйся, справлюсь, – сказал Остин, а сам подумал, что, как только она уедет, он позвонит в центр здоровья и откажется от услуг социального работника.
Молли облегченно вздохнула.
– Вот и хорошо… – Она неопределенно пожала плечами. – Ну так я пойду? Увидимся часа через два-три.
Она поднялась, но не ушла. Ждала, казалось, что он скажет ей: «Поезжай». Или хотя бы кивнет.
Что ж, Остин даст ей понять, что вовсе не против того, чтобы она уехала. Притворится, что ему на это наплевать. Как говорится, дело житейское.