— Теперь учись принимать всё, что ты видишь. Сам.
Он всё говорил и говорил что-то. И он молодел. Он не купил этот клетчатый костюм. Он носит водолазку.
— Я показал тебе способ, используй воображение. Или просто вспоминай. О клоунах, шампанском и хот-догах. О детях и стариках, которые в каждом.
Он не лысоват. У него пышная, чуть взлохмаченная шевелюра. Он похудел. У него часы с толстым чёрным ремешком, так неловко торчащие на бледной руке.
— Можно окрашивать реальность во все цвета радуги, но не кромсать её, как тот парень. Реальность ударила его в ответ.
Он сутулится. И стоит угловато, как подросток. Он выглядит очень неуверенным. Смущённым. Даже задёрганным. Боящимся. Этот страх, запрятанный и сглаженный во взрослом Мягкове, теперь был отчётливо виден.
— И я никому бы не пожелал оказаться на его месте. И никому не дам.
При этих словах Мягков посмотрел на меня зло и твёрдо. Я встряхнулся: наваждение исчезло. Но ощущение, что я вижу другого Мягкова осталось. Этот образ болезненного человека-улитки вдруг совпал с другим образом из нашего разговора. Меня пронзило:
— Этот парень… Ведь это был ты сам?
Мягков пожелал мне спокойной ночи и ушёл.
Май — июль 2008