— Тебе индийский или китайский? — спросила Рут, роясь в ящике кухонного стола, доверху наполненном оберточной бумагой, старыми пакетиками с семенами, рассыпанными булавками, таблицей цветов краски для волос и кучей прочей ерунды, которая им никогда не понадобится.
— Плевать, — заявил Кристиан, наливая им обоим вина. — Я выжат как лимон.
Детей только пятнадцать минут назад уложили спать, и Рут не сомневалась, что в любой момент вниз спустится Бетти и потребует стакан воды, и тогда она выйдет из себя, что будет означать, что то немногое время, которое она проводит с дочерью, будет окончательно испорчено. Но сколько еще она сможет протянуть при таком малом количестве сна? Вовсе не преувеличение сказать, что лишение сна является изощренной формой пытки; наверняка тысячи людей, сидящих сейчас в тюрьме, спят куда больше, чем она. Кристиан приспособился спать под вопли Бетти, и она уже давно оставила попытки разбудить его. Выживает сильнейший — она часто ночами ловила себя на этой мысли. Доминанта эволюции. Ничего удивительного, что Бетти и весь день ревела. Рут, если бы могла себе позволить, делала бы то же самое.
Кристиан заметил, что уже почти десять, и не смог сдержать удивление: на что же он потратил весь день? Он уже соврал Рут, сказав, что сумел проделать кой-какую работу, когда на самом деле всего лишь одобрил объявление о найме нового администратора для своего отдела. Он чувствовал себя физически вымотанным. Почему Бетти так много плачет? И почему Хэл отказывается есть? Он понимал, что они должны это обсудить, но постоянно чувствовал себя слишком утомленным, чтобы поднимать эти взрывоопасные темы в разговоре с Рут. Потому что у его жены всегда хватало энергии, чтобы ругаться, даже если ни на что другое она была не способна.
— Так что ты о ней думаешь? — спросила она.
— Нормально, а ты?
— Я думаю, что она блеск, ее поручительница захлебывалась от восторга.
— Верно.
Кристиан сел за длинный деревянный кухонный стол, который явно был создан для большего по величине и более роскошного дома, отчего их кухня выглядела так же глупо, как старая женщина в мини-юбке. Рут купила его на ярмарке антиквариата в Суссексе. Они бродили по большому полю, где бельгийцы продавали всяческое старье, которое у себя в стране сожгли бы, а здесь оно уходило за сотни фунтов. Он помнил строителей-поляков, которые смеялись над Рут, когда во время ремонта дома пропали куда-то два настенных светильника и она спросила прораба, не могли ли их украсть. Для нас, заявил он, воздев руки вверх, это гроши. Кристиан чувствовал, как его ненавидят все эти люди. Вернее, не столько ненавидят, сколько презирают. Он знал, что, разговаривая между собой на своем языке, они подсмеиваются над ним и удивляются, как можно быть таким идиотом и тратить тысячи фунтов на долбаный дом.
— Как полагаешь, стоит ее нанять?
Кристиан попытался задуматься: нанять или не нанять? Их последняя няня казалась великолепной, пока в один прекрасный день не сбежала, практически не попрощавшись. Он даже не мог себе четко представить новую девушку, но он запомнил, что ей удалось заставить Бетти прекратить вой.
— Вроде годится. У нас большой выбор?
Рут выглядела уставшей.
— Нет, но разве это повод нанимать кого попало присматривать за детьми?
— Слушай, найми ее. Если не сложится, мы передумаем. — Он положил ладонь на ее руку и почувствовал вспышку возбуждения от прикосновения к ее коже. У нее иногда получалось так на него воздействовать.
Она заправила волосы за уши.
— Хороший план, Бэтмен. — Обычно она говорила это Хэлу — и все желание сразу же покинуло его.
Комната Агаты в доме Дональдсонов была такой замечательной, что ей захотелось заплакать. Она располагалась на самом верху, и Агата ощущала себя как в коконе, отделенной от всех людей и мира. Стены были бледно-голубого цвета, который, как она где-то прочитала, назывался цветом утиного яйца и представлялся ей любимым цветом настоящих американских матерей. У дальней стены стояла большая белая деревянная кровать с красивыми пухлыми подушками, которые, когда засыпаешь, создавали впечатление, будто летишь в облаках. За дверцей, которую она сначала приняла за шкаф, скрывалась собственная маленькая ванная комната, и Рут была так добра, что поставила туда дорогие с виду лосьоны и гели. Но лучше всего были окна с обеих сторон комнаты, откуда она не могла видеть улицу, но зато могла сколько угодно смотреть на небо и представлять себе, будто находится в самых разных странах и ситуациях. Это была комната, о какой Агата мечтала, но в какой никогда не надеялась жить.
Казалось, Рут и Кристиан старались обеспечить ее всем, что может понадобиться, и были глубоко признательны за ее согласие на работу, хотя все должно бы быть наоборот. Она улыбалась и смеялась все выходные, но никак не могла дождаться утра понедельника, когда они уйдут и она останется одна. У нее были планы относительно дома и детей. Сначала она разберется с домом и наведет порядок, затем заставит Бетти не орать постоянно и, наконец, научит Хэла есть. Жизнь проста, если твои цели четко определены.
Дом оказался грязнее, чем она себе представляла. Уборщица, которая приходила к Дональдсонам, надувала их, потому что везде обнаруживались места, которых не касались годами. Под диванами и кроватями образовались настоящие кладбища пропавших вещей, и Агате было трудно поверить, что когда-то они кому-то были нужны. Холодильник внутри был липким и мерзким, а плесень в сушке вполне могла привести к пожару. Все окна были грязными, а рамы выглядели черными и прогнившими, хотя на самом деле вполне достаточно было протереть их мокрой тряпкой. Хлебница полна крошек и заплесневелых булочек, а морозильник настолько забит пустыми коробками и давно забытыми полуфабрикатами, что, казалось, его вообще не использовали по назначению. На дне корзины для грязного белья обнаружились вещи, от которых уже воняло плесенью. Агата решила, что Рут забывала про них всего лишь потому, что они требовали ручной стирки. Полки и буфеты были липкими от пролитого варенья и меда, а из духовки, когда ее включаешь, шел дым из-за жира, который скопился на стенках за долгие годы. Агата никогда, ни за что не позволит, чтобы ее будущий дом выглядел таким образом. Она не станет покидать его каждый день, как делает Рут. И она никогда не будет доверять незнакомым людям.
— Ну как новая нянька? — спросила Сэлли, ее редактор, как только Рут вошла в офис в понедельник, и она могла вполне правдиво ответить: «Вроде замечательная».
Изначально так и казалось, и даже сейчас, через неделю после того, как Агата приступила к работе, она вроде замечательная. Вот только она вынуждала Рут чувствовать себя полным дерьмом. Рут подозревала, что такие чувства могли вызвать недоумение, но девица была уж слишком хороша. Дом никогда не был таким чистым, а холодильник толково заполненным; еда, которую та готовила каждый вечер, была вкусной, и дети казались счастливыми. Это была мечта каждой работающей матери, так что жаловаться было бы настоящим безумием. Но до Эгги она получала извращенное удовольствие от порицания очередной няньки, потому что втайне была уверена, что справилась бы лучше. Теперь же она знала достаточно, чтобы понять, что у нее, вне всякого сомнения, не получилось бы столь идеально.
Рут ушла с работы, когда родилась Бетти, но протянула всего год, и воспоминания об этом времени до сих пор терзали ее память. Рут всегда считала, что может со всем справиться, все держать под контролем. Она гордилась тем, что умела строить свою жизнь, вести ее намеченным курсом, без колебаний, никогда не боясь попробовать что-то новое и даже потерпеть неудачу. Но Бетти все изменила.
Она начинала с таким подъемом, с большими надеждами и ожиданиями. У нее всегда на столе будут свежие цветы, она сама будет печь хлеб и пироги, читать Бетти каждый день, водить на длинные прогулки в парк, учить звукам, которые издают животные, и покрывать ее поцелуями. Сначала это было вроде самого лучшего подбадривающего средства, какое ей когда-либо приходилось принимать, чистая эйфория следовала за ней повсюду. Это напоминало ощущение, которое она испытывала, лежа на горячем пляже и чувствуя, как солнце проникает в тело, добираясь до каждой клеточки. Разумеется, прежде чем разорвался озоновый слой и солнце стало канцерогенным.