— Павел!.. — выкрикнула Зося с упрёком, видя блеск в глазах Алиции.
— Ну, на этом родильном столе, — поправился Павел поспешно. — То есть, на операционном…
— Павел!..
— Ну, я уже ничего не говорю…
— А кто раньше спал на диване? — спросила я громко, чтобы прекратить эти бестактности.
— Эльжбета, — с облегчением ответила Зося. — Эльжбета переселится на эстраду… то есть, я хотела сказать, на… кровать.
— Эльжбета! — устало позвала Алиция. — Ты в гробу спать будешь?
— Могу, — ответила с каменным спокойствием Эльжбета, появляясь в кухонных дверях с тарелкой в руках. — Где у тебя гроб?
— В ателье.
— Какое-то новое приобретение? — вежливо поинтересовалась Эльжбета.
— Катафалк, — жёлчно объяснила Алиция.
— А, катафалк! Конечно, я посплю на этом памятнике. Мне никогда ничего не снится…
Меня не было на террасе, когда Алиция, Лешек и Зося попытались разбудить и транспортировать Эдека. Услышав крик Зоси, я выбежала из дома.
В падающем из комнаты свете было ясно видно смертельную бледность, запрокинутое вверх лицо, бессильно упавшую руку и недвижимые, широко открытые, всматривающиеся в чёрное небо глаза.
Эдек был мёртв.
В том, что это убийство, сомневаться не приходилось. Удар был нанесён сзади.
Мы сидели за завтраком, тупо уставясь в тарелки и напряжённо вслушиваясь в телефонные переговоры Алиции. С половины второго ночи до пяти утра табун полицейских носился по дому и саду в поисках орудия преступления. Их попытки объясниться с нами по-датски имели весьма плачевный результат.
Мы реагировали на происшедшее по-разному. Алиция держалась в основном благодаря присутствию Лешека — давнего друга. Сам Лешек и Эльжбета сохраняли философское спокойствие, бывшее, вероятно, их семейной чертой. У Зоси все летело из рук. Павел был захвачен сенсацией. Я же чувствовала себя выбитой из колеи: не для того ехала в Аллеред, чтобы наткнуться на труп.
Очередной звонок. Любезные до крайности полицейские сообщали новые подробности.
— Удар выдаёт профессионала, пырнули сзади острым, не очень длинным предметом, — поделилась Алиция, кладя трубку.
— Вертел! — вырвалось у Павла.
— Помолчи, а? — мрачно буркнула я.
— Никакой не вертел, а стилет, — ответила Алиция. — Возможно, пружинный. Не знаю, бывают пружинные стилеты? Сейчас они опять приедут искать. Ешьте быстрей.
— Почему они думают, что стилет, да ещё пружинный, если в Эдеке ничего не было? — брезгливо спросила Зося.
— Рана выглядит как-то типично. Ешьте быстрей…
— Думаешь, лучше будет, если мы ещё оптом подавимся?
— Ешьте быстрей… — простонала совершенно потерявшая чувство юмора Алиция.
Мы покорно проглотили все, не жуя, и привели помещение в порядок. Правда, полиция появилась только через полтора часа.
Из-за языковых сложностей для проведения следствия к нам прислали некоего г-на Мульгора — худого, высокого, бесцветного и очень скандинавского. Этот господин (его служебный ранг навсегда остался для нас тайной) имел каких-то польских предков и на польском изъяснялся весьма своеобразно, полностью пренебрегая принятой в Польше грамматикой. Впечатление, однако, он производил симпатичное, и все мы искренне желали ему успеха.
Его помощники сразу кинулись искать тонкий и острый стальной предмет. Мы же собрались за длинным столом в большой комнате. Г-н Мульгор примостился в кресле с большим блокнотом в руках. Следствие началось. Алиция присутствовала при обыске, и за столом не осталось никого, кто бы говорил по-датски.
— Итак, было ли особ тьма и тьма? — спросил он любезно, беря быка за рога.
Мы единодушно вытаращили глаза. Павел неприлично фыркнул, Зося застыла с сигаретой в одной и зажигалкой в другой руке, Лешек и Эльжбета, похожие, как сиамские близнецы, уставились на него неподвижным взглядом с одинаково загадочным выражением. Все молчали.
— Было ли особ тьма и тьма? — терпеливо повторил г-н Мульгор.
— Что это значит? — вырвалось у Павла.
— Может быть, он спрашивает, как много нас было? — предположила я с сомнением.
— Да, — подтвердил г-н Мульгор и приветливо мне улыбнулся. — Сколько штук?
— Одиннадцать, — кротко ответил Лешек.
— Кто есть оные?
Сообщили ему анкетные данные всех присутствовавших во время преступления. Г-н Мульгор записал.
— Кто и что делали особы?
— Почему только мы? — вознегодовала Зося, считая, что вопрос относится к женщинам.
— А кто? — удивился г-н Мульгор.
Лешек сделал в сторону Зоси успокаивающий жест:
— Мы тоже. Он имеет в виду нас всех. Говорите, кто что помнит.
— Я — ноги, — решительно заявил Павел. — Помню только ноги.
— Какие ноги? — заинтересовался г-н Мульгор.
Павел смущённо посмотрел на него.
— Не знаю, — начал он неуверенно. — Наверное, чистые…
— Почему? — нахмурив брови, спросил г-н Мульгор.
Павел испугался окончательно:
— Господи! Не знаю. Наверное, их мыли, нет? Тут все моют ноги.
— Павел, ради бога!.. — расстроилась Зося.
Г-н Мульгор производил впечатление человека, который терпеливо снесёт все:
— Почему одни ноги? А остальное туловище нет?
— Нет, — сказал поспешно Павел. — На ногах была лампа, а на остальном туловище нет.
Видимо, манера изъяснения г-на Мульгора становилась заразительна. Зося попробовала поправить дело.
— Павел, подожди! Наверху туловища было темно. Тьфу! Скажите это как-нибудь по-польски!
— Может, слезем с этого туловища, — предложил Лешек, — и попросту покажем пану…
Г-н Мульгор пожелал воспроизвести обстановку полностью. Мы продемонстрировали ему лампу, расставили стулья и кресла так же, как вчера. Удалось установить, кто где сидел. Я решила внести свою лепту.
— Лешека и Хенрика можем выбросить из головы, — заявила я без колебаний. — Оба, этот пан и Хенрик Ларсен, целый вечер не двигались с места, могу подтвердить под присягой.
— А пани двигалась? — спросил г-н Мульгор, видимо, подозревая во мне скрытую эпилептичку.