— Полагаю, мне придется присутствовать. Но почему ты спрашиваешь?
— Раз так… — Люкка нервничал и не знал, какие подобрать слова, чтобы не разгневать брата, который временами пугал его до дрожи. Эмиль хорошо чувствовал его страх. — Прошу тебя, найди на завтрашний день пристойное платье. Может, для тебя это ничего не значит, но значит для меня, а это все-таки мой праздник! В подобном же виде ты только шокируешь гостей и заставишь их нервничать…
— Хорошо, — мрачно усмехнулся Эмиль. — Найду.
Личные покои короля Иссы с первого взгляда поражали взгляд старинной, тяжеловесной, ало-золотой пышностью. Здесь было много зеркал, багряных ковров тонкой работы, тяжелых портьер, подхваченных толстыми золотыми шнурами, и тому подобных атрибутов, которые лучше подошли бы для окружения не семидесятилетнего старца, но женщины-матроны.
На самом деле, обстановка была подобрана давным-давно в соответствии со вкусом покойной ныне супруги старого короля, женщины нрава буйного и неуравновешенного. С годами характер королевы только портился, и в конце концов Исса, уставший от ее бесконечных истерик, был вынужден удалить ее от себя. Он приказал выстроить для нее особый павильон в укромном уголке парка (ныне этот павильон занимал Эмиль), и королева со своими служанками переехала туда — можно сказать, отбыла в недалекую ссылку. Там она и скончалась через недолгое время, причем до сих пор никто не мог сказать с уверенностью, имела ли ее смерть естественные причины или же кто-то помог ей упокоиться. Отделку дворцовых комнат, сделанную по распоряжения супруги, король, однако, менять не стал, и она сохранилась в первоначальном виде.
Эмиль не стал бродить из комнаты в комнату в поисках короля — комнат было много, больших и совсем крошечных, три на три шага, и он рисковал безрезультатно проходить по ним до вечера. Он просто остановился на пороге первой, «проходной» комнатки и «позвал» деда. Зов был предназначен для него одного, никто другой его просто не услышал бы.
— Я здесь, Эмиль! — послышался в ответ мощный низкий голос короля, исходящий из-за стены. Старик обладал способностью «слышать», но не мог «говорить» с Эмилем так, как тот «говорил» с ним.
Откинув гобелен, скрывающий дверной проем, Эмиль прошел в соседнюю комнату, тонувшую в полумраке. Ему пришлось пригнуться — притолока располагалась так низко, что он мог бы разбить об нее лоб.
— Сюда, Эмиль, — снова позвал король.
Эмиль оглянулся, отыскивая его взглядом; дед сидел, развалившись, в одном из претенциозно выглядящих кресел черного бархата. Кресло было массивное и старинное, и рассчитано было на то, чтобы в нем поместилась дама в очень пышной юбке, какие носили с полвека назад. Так что даже высокий и грузный король Исса располагался в нем весьма свободно.
На короле красовался распахнутый на груди роскошный халат; треугольный ворот открывал бледную, старчески обвисшую кожу. На лице, как и на шее, кожа обвисла складками, но король сохранил в прекрасном состоянии все свои зубы, и крапчатые желтые глаза из-под набрякших век смотрели остро, по-волчьи, и не было видно седины в изрядно поредевших, но сохранивших цвет соломенных волосах. Знавшие короля в молодости говорили, что Эмиль очень походит на молодого Иссу.
— Здравствуй, дед, — Эмиль остановился перед старинным креслом, чуть к нему наклонившись. Наедине с дедом он позволял себе подобное фамильярное обращение; впрочем, в последнее время он вообще многое себе позволял, почувствовав силу. — Ты звал меня?
— Да, мальчик, звал. Присаживайся, — король кивнул на кресло, стоящее напротив. Между двумя креслами примостился небольшой выложенный деревянной мозаикой столик на кривых грифоновых лапах. На нем стоял металлический, украшенный чеканкой кувшин с вином и два кубка, выполненные в том же стиле. — Угощайся; попробуй вина, налей и мне тоже, — унизанная перстнями и усыпанная веснушками большая белая рука указала на приборы. — Ведь, кажется, тебе не запрещено пить вино?..
— Нет, не запрещено, — как послушный внук, Эмиль выполнил его просьбу; рубиновое вино полилось в кубки. — Ты что-то хотел сказать мне? Я слушаю.
— Что это за тряпье на тебе? — вместо ответа брезгливо спросил король, только сейчас разглядев его облаченье. — Неужто в твоем гардеробе не нашлось ничего лучшего?
— Я торопился, — с плохо скрытым раздражением отозвался Эмиль. — Да и что вам всем далась моя одежда? Вот уже три года, как вы не желаете меня знать, так какое вам дело, как я одеваюсь?
— Т-с, не горячись, мальчик! Держи себя в руках и не дерзи. Ты был и остаешься принцем крови, а это что-то да значит! Так веди себя соответственно, не распускайся. Помни, кто ты, и как должен держаться.
— Я-то помню, — не мог сдержать желчи Эмиль, — только все остальные, кажется, забыли… Но, я надеюсь, ты позвал меня не для того, чтобы читать мне нотации? С этой задачей отлично справляется и Тармил.
Старик резко выпрямился в кресле, расплескав вино, и вонзил в Эмиля недобрый взгляд крапчатых желтых глаз.
— Ты, кажется, напрашиваешься на оплеуху, мальчишка. Не вынуждай меня ударить тебя! Попридержи язык и выслушай, что скажет тебе человек более старший… и более умный.
Чтобы сдержать яростный гнев, — опять наставления! — Эмилю потребовалось приложить немалые усилия, но в конечном счете он преуспел. В его намерения не входило злить деда еще сильнее, чем он уже был разозлен.
— Слушаю, мой король, — сказал он сумрачно, наклонив голову.
— То-то же. Для начала, Эмиль… об этом нашем разговоре никто не должен узнать. И никто не должен пусть даже случайно услышать его. Тебе понятно? Даже случайно! — с особенным нажимом повторил Исса.
Заинтересованный, Эмиль поднял взгляд. Вот так-так! Что это дед хочет сказать? Впрочем, намек его был понятен и без пояснений. А вот зачем понадобилась такая таинственность?..
Исполнение заклинания ограждающей тишины требовало не более двух минут; обманная и охранная магия всегда давалась Эмилю легко. Король с любопытством следил за производимыми им пассами; никто и подумать бы не мог, что руки этого грузноватого юноши могут двигаться с подобной плавностью и изяществом. Как и у Тармила, временами внешность Эмиля вступала в резкое противоречие с его внутренним содержанием.
— Все? — спросил король, когда Эмиль, закончив формулу, снова откинулся в кресле. — Заклинание надежно?
— Как скала.
Исса удовлетворенно кивнул и заметил:
— Тармил говорил мне, что в последние месяцы ты делаешь большие успехи. Он даже намекнул, будто твои возможности уже далеко превзошли его собственные.
— Вот как? Мне он ничего подобного не говорил.
— Еще бы. Какой учитель признается ученику, что тот обошел его?..
Удивление Эмиля все возрастало. Получается, что перед тем как вызвать для разговора его, Эмиля, дед успел побеседовать с Тармилом. А Тармил ученику ничего об этом не сказал. Кроме того, разговор касался ни много, ни мало — этого самого ученика и его способностей. Уже любопытно! В довершение всего, Тармил буквально признался, что ничему больше принца научить не может, ибо тот умеет и знает уже больше, чем он сам! От такого голова шла кругом. Эмиль привык считать уровень мастерства учителя недосягаемым для себя — во всяком случае, в ближайшие несколько лет, — а тут…
— Так… — проговорил он ошеломленно, пытаясь собраться с мыслями. — И что же из этого следует?..
— Следует, что время твоего ученичества заканчивается. Ты думал о том, чем займешься, став вольной птицей?
— Вольной птицей!.. — скрипнул зубами Эмиль. — Дед, ты, видно, хочешь посмеяться надо мной. Магик — и вдруг вольная птица! Кто позволит мне самому решать за себя? Наверняка вы уже приготовили для меня этакую уютную башню на дальней северной границе королевства… Но почему об этом говоришь со мной ты, а не Тармил?
— Потому что не ему решать твою судьбу. Ты — принц.
— Принц, сапожник — какая разница? В моем случае это все равно…
— Нет. Именно в твоем случае — нет. Тебе повезло, мальчик, ты сам можешь выбирать… если только решишься сделать выбор.
Слова деда звучали загадочно, Эмилю пришлось признать, что он ничего не понимает.