Усмехнувшись своим не вполне политически выдержанным мыслям, Вальтер покинул наконец Красную площадь и свернул в хорошо знакомый переулок. Однако ход его рассуждений на этом не прекратился.
Что ни говори, а для одного из двух вечно живых советских вождей подобное состояние могло и прерваться. И Берия после XX съезда, и Хрущев через десять с небольшим лет уже собирались предать тело Сталина земле, освободив Красную площадь как от его портрета, так и от останков. И если бы не вмешательство немцев — как в 56-м, так и в 68-м…
А ведь в 68-м было куда сложнее, подумал Шольц — доходило аж до уличных боев с баррикадами, да и сам Вальтер был тяжело ранен, после чего при первой же возможности перевелся из танкистов в интенданты. Что же до 56-го, то тогда хватило подкрепления в виде одной дивизии вермахта, спешно переброшенной в Москву из Псковской области. Впрочем, Вальтер всего этого толком не помнил — ему про «московскую прогулку» рассказал старший брат Дитер, как раз служивший срочную в этой дивизии.
Тяжело вздохнув, Шольц ускорил шаг, но тут же снова его замедлил и прислушался — где-то в одном из подьездов забренчала гитара, и какой-то явно молодой парень весело затянул хрипловатым голосом на мотив известной песни про чемоданчик:
Дальнейшего повернувший за угол Вальтер уже не услышал. Впрочем, Шольцу хватило и первых двух куплетов, которые его просто поразили.
Черт возьми, а ведь так оно и есть! Не расскажи ему Дитер про 56-й, так он бы, наверное, и не задумывался о событиях, произошедших давным-давно и не оказавших тогда на его детство абсолютно никакого влияния. Но ведь и нынешняя молодежь, которая в 68-м в лучшем случае едва появилась на свет, наверняка не желает забивать себе голову делами давно минувших дней. А это значит, что когда пройдет достаточно времени…
Но тут что-то привлекло внимание Шольца, и он остановился.
На свежепокрашенной стене дома ярко выделялся рисунок, сделанный черным углем. Цифра «20» в черной рамке. И чуть пониже надпись, печатными буквами: «Россия помнит».
— Да, — прошептал Вальтер, — они помнят…
20 января 1969 года
16:00
Ванзее, Германия
Вилла семейства Райнеке
Не успел Вальтер нажать на кнопку звонка, как входная дверь открылась, и Шольц увидел добродушного толстяка с хлебными крошками в бороде.
— Вальтер! Приехал! Наконец-то! — накинулся толстяк на Шольца и заключил его в свои мощные обьятия.
— Мартин, да ладно тебе… — попытался вырваться Вальтер. — Я ж до сих пор…
— Да, Мартин, ты уж давай поосторожнее.
Это вышел в коридор Эрих — высокий элегантный блондин с несколько ироничным выражением лица.
— Вальтер ведь у нас ранен, — наставительным тоном сказал Эрих. — Пострадал за фюрера, партию и фатерланд.
Тем не менее он тоже подошел к Шольцу и обнял старого друга — правда, сделал это более мягко и деликатно.
Лет десять назад, когда отец Вальтера, доцент Дюссельдорфского Политехнического Института, получил наконец долгожданную должность профессора в Берлинском Университете Гумбольдта, Шольцу-младшему пришлось перейти в новую школу. Двое других ребят в его классе также оказались новичками — Мартин Ламсдорф, переехавший в столицу из Дрездена, и Эрих Райнеке, чья семья вернулась на родину из долгосрочной командировки. Естественно, Вальтер, Мартин и Эрих немедленно сдружились. Вместе ходили в кино и на футбол, вместе заготавливали шпаргалки и прогуливали уроки, вместе ездили в походы и на рыбалку. Конечно, после выпускного вечера судьбы трех друзей разошлись. Вальтер, начитавшись мемуаров Гудериана и прочих книжек о войне, подался в защитники Рейха, став доблестным офицером танковых войск. Эрих пошел по стопам отца, избрав дипломатическую карьеру — и уже успел дважды съездить за рубеж, да не куда-нибудь во Францию или даже в Испанию — нет, ему пришлось послужить фатерланду в Канаде, на вражеском Западе. Что же до Мартина, то он давно уже был механиком на крупнейшем берлинском автозаводе — впрочем, эта работа его вполне устраивала.