— Но я сама слышала, как Виргиния сказала, что вы знакомы очень давно. Значит, она была твоей любовницей прежде?
— Нет! Мы вместе учились в университете, посещали студенческую театральную студию. Если желаешь знать, она была любовницей Морри.
— Морри! — ахнула Лора.
— Мой примерный братец не всегда был на высоте и оставался образцовым отцом семейства. Он не прочь попользоваться иногда своим положением режиссера, — сухо произнес Дирк. — И в этом смысле Виргиния не многим отличалась от него. Она хотела стать актрисой и быстро поняла, как этого добиться. Но она оказалась хорошим товарищем. У нас с ней сходное чувство юмора, которое скорее можно назвать сарказмом. Но что касается чувственного влечения, нас никогда не тянуло друг к другу. На мой вкус она слишком поверхностна, а я для нее не так легко управляем, как бы ей того хотелось.
Мне доводилось часто давать ей советы по заключению контрактов, а недавно она обратилась ко мне в связи с возникшими проблемами, и я понял, что как раз такой тип женщины и нужен, чтобы разжечь в тебе ревность. Виргиния считала меня бессердечным эгоистом, к тому же просто помешанным. Особенно когда я настоял, чтобы она купила себе то платье для театра, прямо скажем, очень смелое. Сначала она воспротивилась, но я нажал на нее и припугнул, что брошу ее дела. Как видишь, я окончательно потерял совесть и был занят только тем, как заставить тебя одновременно ненавидеть и желать меня.
— И в этом ты преуспел, — проговорила Лора внезапно севшим голосом, — по крайней мере, на какое-то время.
— Но я так не считал, — возразил он, удивив ее этим ответом. — Я видел, что ты любишь меня, хотя стараешься это скрыть. Твоя любовь проявлялась в каждом слове и взгляде, и вскоре я желал лишь одного: снова быть с тобой и раствориться в этой любви. Я возненавидел ложь, в которой погряз с головы до ног. Я хотел, чтобы ты вернулась ко мне — не в качестве любовницы и содержанки, а как моя жена!
Как только это случилось, я отказался от первоначального плана, надеясь, что достаточно будет твоей уверенности в моем мнимом бесплодии.
— О Дирк!
— Да, да, я знаю, что ты сейчас думаешь. Это похоже на бред. Жестокий бред. Виргиния и Морри оказались совершенно правы. Но тогда мне искренне казалось, что моя жестокость послужит ко благу. Я вспоминал, как ты сказала, что если я не могу дать тебе ребенка, то он не нужен тебе совсем. Я, правда, поверил в это, Лора. Поэтому и ушел тогда, поэтому и решился на свой дикий план. Я думал, что единственная возможность воскресить и сохранить твою любовь — это как можно скорее подарить тебе ребенка.
Но когда мы начали снова жить вместе и проходил день за днем, я стал понимать, что нужен тебе ради меня самого, что все у нас может быть хорошо, даже без детей. Ты очень изменилась, Лора, изменился и я. Мы сумеем сохранить нашу любовь, дорогая моя, будут у нас дети или нет. Ты должна верить в это.
— Я верю, — сказала она просто.
Его лицо просветлело. Он достиг того, что представлялось недостижимым. Его Лора снова поверила в него. Она опять с ним, она любит, и значит, все будет хорошо.
— О, Лора, родная моя…
Она взяла руками его лицо и поцеловала его.
— Ты знаешь, что ты у меня сумасшедший? А что, если бы я возненавидела тебя, в конце концов?
— Но ведь этого не случилось.
— Ты неисправимый игрок, Дирк Торнтон!
Его глаза сузились.
— Поцелуй меня снова, — попросил он шепотом, и она исполнила его просьбу.
— Дирк, — пробормотала она, на миг отрываясь от его губ.
Ее сердце сильно билось при мысли о том, что ему сейчас предстоит узнать.
— Да?
— Мне тоже надо тебе кое-что сказать.
Она больше не могла сдержать своей радости.
Его лицо застыло. Он чуть подался назад, глаза медленно расширились от изумления.
— Лора, ты имеешь в виду…
Она кивнула.
— Да! Твой план удался полностью. Ты будешь отцом. Я вернулась только затем, чтобы сообщить тебе это.
Его рот приоткрылся.
— Ты хочешь что-то сказать? — нежно спросила она.
Он несколько раз судорожно вдохнул, и она сквозь пелену, вдруг застлавшую ей глаза, смотрела, как он пытается справиться с собой.
— Все хорошо, мой милый, — прошептала она, прижавшись к нему, чувствуя, как ей самой слезы сжали горло. — Не говори сейчас ничего. Совсем, совсем ничего не надо говорить…